Вековая проблема – так называемый «еврей-ский вопрос» – как и в былые годы, сильно волнует умы и в наши дни. Неразрешимая подобно квадратуре круга, эта проблема отличается от нее тем, что остается жгучим вопросом дня, и именно потому, что она имеет не только теоретический интерес, но изо дня в день обновляется в действительной жизни и все настойчивее требует своего разрешения. Леон Пинскер. АВТОЭМАНСИПАЦИЯ.
Призыв русского еврея к своим соплеменни-кам (1882)

Если я лишь для себя – то что я?
Гиллель

Однако если сегодня элементарно задуматься над фразой Пинскера, то сразу видишь, что акценты существенно изменились.

В сущности, «неразрешимой проблемой» оказывается сегодня не еврейский вопрос сам по себе. Если я, с самого детства и молодости, живя в Советском Союзе, глухо и весомо ощущал этот «вопрос», то мои дочери, учившиеся в школе уже после распада социалистической империи и получавшие паспорта без графы «национальность», конечно же, никакого такого «вопроса» не ощущали. В детстве и молодости я нередко уклонялся от того, чтобы публично декларировать себя как еврея, - для моих же дочерей все это, хвала Создателю, просто непонятно. Кардинально изменилась ситуация с центральным моментом еврейской жизни и еврейского духа: с внутренней и публичной еврейской идентификацией. И это касается, бесспорно, не только моей семьи. И не только России.

Сегодня уже нет роковых проблем в жизни евреев во всем мире, но есть проблема жизни еврейского государства. Острым общемировым вопросом, связанным с еврейством, сегодня является иной, - собственно вопрос о состоянии и перспективе дел в государстве Израиль. По сравнению с реалиями столетней давности, вектор еврейской проблематики повернулся на 180 градусов.

События второй ливанской войны сегодня видятся как крайне значимые. Понятно, что эту ситуацию неустанно обсуждают евреи. Но также многие мои друзья и знакомые «гоим» в последнее время все чаще спрашивают: «Как ты думаешь, что там по сути происходит? Куда все это идет и чем это вообще-то кончится?»

Вопросы эти, взятые в своей сути, касаются не столько политической или военной, сколько более глубокой – логической и идеологической – стороны дела. Повторю: если во времена Пинскера и Герцля люди думали «Какова перспектива разрешения еврейского вопроса?», то сегодня в таком формате никто не мыслит. Разве что антисемиты. Сегодня старый вопрос формулируется по-новому: «А какова перспектива разрешения всей ближневосточной ситуации с Израилем?» Если воспользоваться ключевым словом классического сионизма более чем столетней давности, этот вопрос можно было бы услышать и так: «А когда и как ситуация на Ближнем Востоке станет нормальной?».

…Лет шесть-семь назад, будучи в туристической поездке в Египте, я задал этот вопрос водителю автобуса, который вез нас долгой дорогой из Хургады в Каир. Он посмотрел на меня с некоторым удивлением, как смотрят на собеседника, который вдруг задает вопрос с заведомо понятным, ребенку ясным ответом, и ответил кратко: «Mister, never of course» («Мистер, ну конечно же никогда»).

Я вспомнил этот эпизод через пару недель после начала второй ливанской войны, потому что заметил, что события вновь подняли и обострили в душах людей это чувство, - почти дремавшее несколько лет, но, честно говоря, никогда не исчезающее полностью. Чувство, что «всё это никогда не кончится». «Всё это» - то есть перманентная война между Израилем и его арабским окружением, ближним и дальним.

Юридически, кстати сказать, ситуация зафиксирована почти уж как 60 лет. Все знают, что государство Израиль было провозглашено 14 мая 1948 года, что 15 мая войска арабских государств объявили ему войну и совершили вторжение на его территорию. Но немногие в курсе того, что 19 мая 1948 года Временным советом Израиля было объявлено Чрезвычайное положение, и оно до сих пор ни разу официально не отменялось и юридически продолжает действовать.

Положение дел, когда в государстве всегда, с момента его возникновения, действует Чрезвычайное положение, очевидным образом нельзя считать нормальным. Это крайне важно, ибо базовой идеей классического сионизма являлась идея нормализации. Утверждалось, еще со времен Герцля, что евреи смогут зажить нормальной жизнью, только когда они создадут свое национальное государство и что, по существу, цель создания этого государства как раз и заключается в создании условий нормальной жизни для евреев.

Идея нормализации выступала как рамочная, она была важнее и шире всех ее возможных модификаций и вариаций: должно ли быть это новое государство светским или религиозным, социалистическим или капиталистическим, - даже это уже было вторично.

Но нельзя назвать нормальной жизнь государства, которое все время, начиная с момента своего рождения, постоянно находится в состоянии войны. И которое обречено находиться в состоянии войны просто потому, что его соседи, живущие со всех сторон государства и гораздо, стократно более многочисленные, чем оно, не признают это государство.

С идеей нормализации теснейшим образом была связана и идея убежища. Считалось, что еврейское государство, в первую очередь, должно будет обеспечить всем евреям мира (по крайней мере, той значительной их части, которая совершит алию) безопасное убежище. Суммируя весь исторический опыт Страны, следует отчетливо сказать, что и эта идея оказалась несостоятельной. Жить сегодня евреям в Израиле опаснее, чем в Нью-Йорке или в Москве, в Лондоне или Буэнос-Айресе.

Но есть и иные, не менее глубокие и серьезные причины, связанные с уже названными, по которым сегодня проявляется проблематичность исходных основ сионистского проекта. Я имею в виду две взаимосвязанных вещи: во-первых, радикальное ослабление, поступательную нуллификацию антисемитизма и, во-вторых, фактическую и моральную легитимацию еврейской «диаспоральной» жизни.

Сионизм Герцля начался с острой реакции предельно ассимилированного венского еврея Теодора на дело Дрейфуса. Одно время, как известно, Герцль подумывал о решении еврейского вопроса путем массового принятия евреями христианства, но потом пришел к выводу, что в неизбывно антисемитском окружении и это не поможет. Предтечи сионизма фактически исходили из аналогичных чувств и мыслей: мы, евреи, со времен разрушения Второго Храма живем в «чужих» странах, и у нас никогда здесь не будет нормальной жизни, ибо мы для них суть чужаки, а потому к нам всегда будет обращено жало антисемитизма. Совершенно естественно, что эти чувства подкреплялись российскими погромами конца XIX – начала ХХ века и дошли до немыслимой остроты после Холокоста.

Но именно после того, когда мир признал и осознал феномен Холокоста, антисемитизм исторически вступил в фазу своего исчерпания и обнуления. Это факт. Если европейские революции 19 века, начиная с наполеоновской Франции, поставили в повестку дня вопрос о равных правах для евреев, то сегодня законодательство практически всех развитых стран содержит строгие санкции за антисемитизм. Антисемитизма сегодня практически нет в стране проживания крупнейшей и сильнейшей еврейской общины, в США; антисемитизм сходит на нет в ранее классической антисемитской стране, в России; антисемитизм просто как слово немыслим в Германии.

Единственный ареал, где антисемитизм жив на государственном уровне – это арабские страны, но и то в значительной мере его источник – не антисемитизм как таковой, но «антиизраилизм», то есть он коренится не столько в отношении к евреям, сколько в отношении к государству Израиль. Горька ирония истории, и даже представить себе такого не могли бы основатели сионизма: иссякание антисемитизма в странах диаспоры – и еврейской государство как основной источник роста антисемитизма в мире…

Итак, один из базовых силлогизмов классического сионизма звучал так: «Антисемитизм неизбывен – ergo нормальная жизнь евреев в государствах диаспоры невозможна – ergo надо создать свое государство». Сегодня ясно, что исходные члены этого силлогизма уже во многом несостоятельны. Герцль, с присущей ему элегантной простотой слога, писал: «Богатым евреям, вынужденным теперь пировать при опущенных шторах, можно будет в своем государстве свободно наслаждаться жизнью». Однако сейчас в очень многих странах есть очень много богатых евреев, и они вовсе не пируют при опущенных шторах.

И дело здесь не только в изменении сознания граждан разных стран. Дело и в изменении облика еврейства – в уходе со сцены «кафтана, пейсов и меховой шапки» (перечисление из знаменитой речи Макса Нордау на Первом сионистском конгрессе), в прекращении бритья женских голов при замужестве, в лавинообразном росте нерелигиозного еврейства и т.д. Резкость восприятия евреев как чужаков, во многом непонятных и потому неприятных, кардинально снизилась после «де-геттоизации» еврейства, начавшейся с Гаскалы и еще не закончившейся в наши дни.

Основателям сионистского проекта жизнь «в диаспоре» казалась кардинально неправильной не только из-за опасностей антисемитизма, но и из-за угрозы полной ассимиляции и утраты евреями своей национально-культурной идентичности. «Пусть мы и можем, живя в диаспоре, получить гражданские права, понижать угрозы антисемитизма, повышать свое экономическое благополучие и т.п., - но мы не можем избежать угрозы перестать быть евреями», - так звучала основная аргументация.

На сегодня ясно, что и эти аргументы не обладают непреложной силой. Жизнь еврейских общин в самых разных странах (в первую очередь в США, но не олько), складывается так, что евреи вполне оказались способны сохранять свою еврейскую идентичность.

Более того, эта идентичность ширится и развивается, в том числе, что понятно, и из-за исторического спада антисемитизма. Несколько упрощая мысль, можно сказать, что во многих странах, где ранее многие евреи стыдились, уклонялись (и публично, и внутренне) признавать себя евреями, сегодня евреем считаться даже в чем-то престижно.

Мне вспоминается такой недавний разговор. Я спрашиваю у одной еврейки из Казани, Россия: «Сколько в Казани евреев?». Ответ: «До 90-х годов было около 8-9 тысяч. Сейчас примерно две трети уехало, и евреев на сегодня осталось примерно 10 тысяч».

Всемирное возрождение музыки клезмера, идишской песни, растущий интерес и уважение к языку идишу – лишь ряд из многочисленных примеров удержания и развития еврейской идентичности, в первую очередь по отношению к евреям «диаспоры».

Я видел сильные еврейские сообщества в России, в США, в других странах, и эти люди, во-первых, вовсе не считают себя неполноценными евреями и, во-вторых, вовсе не считают свою жизнь «в галуте» какой-то второсортной и ущербной. И любому современному разумному человеку на это, по существу, нечего возразить.

В этом отношении государство Израиль, особенно на первых порах своего становления, взяло на себя не очень-то благовидную роль, всячески пытаясь дискредитировать понятие «галутного еврея» и языка идиш, пытаясь буквально продавить свой тезис «отрицания диаспоры». С прагматической точки зрения можно понять, что молодое государство, боровшееся за становление собственной новой идентичности, вело такую политику, но с моральной и исторической точки зрения такую политику нельзя принять. Порой она доходила до немыслимых форм. На Шестой конференции Гистадрута Бен-Гурион сделал выговор Ружке Корчак, участнице восстания в Виленском гетто, за то, что она сделал свой доклад на «чужом и режущем слух языке», то есть на идише. Мне передавали слова Бен-Гуриона, который в начале 40-х годов на вопрос о том, почему он не делает все возможное для спасения ашкеназских евреев от истребления, ответил: «Для меня хорошая дойная корова в Палестине дороже сотни пейсатых». Ицхак Табенкин изрек: «Ужасна скорбь о десятках тысяч убиенных, не менее ужасен позор нашей слабости». Хаим Вейцман как-то выразился о евреях, уцелевших в лагерях смерти и прибывших в Палестину, как о «пыли человеческой». Амнон Рубинштейн, бывший министром просвещения в правительстве Рабина, ко всему этому адекватно отнесся: «Такие высказывания трудно не только оправдать, но и просто охватить разумом».

История, в конце концов, разрулила и эти вещи. Но быть в курсе и помнить о них – необходимо. Понадобилось 40 лет, чтобы в 1995 году раввинат Израиля в 1995 году вычеркнул из поминальной молитвы, произносимой в День памяти Катастрофы и Героизма, слова «…шли как овцы на убой». Авторитетный профессор Иерусалимского университета Эли Барнави подвел черту в начале XXI века: «Сионизм сегодня? Не более чем куча идеологического хлама…».

Нет сомнения в том, что создатели сионизма и, далее, отцы-основатели Страны исходили из глубоких, порой гениальных идей, что они принимали решения, исходя в абсолютном большинстве случаев из искренних побуждений. Столь же ясно, – теперь, оборачиваясь на пройденный путь, – что было сделано немало ошибок, принято немало спорных решений и что история показала, мягко говоря, неоднозначность ряда абсолютно ключевых предпосылок, на которых строился весь грандиозный проект.

Столетие назад выкристаллизовались три идеологии возможного развития жизни еврейства на земле. Во-первых, это ассимиляционизм (жизнь в разных странах, пускай вполне благополучная, но с утерей еврейской идентичности). Во-вторых, сионизм. И, как пишет Исраэль Бартоль (Иерусалим), «между этими дву-мя крайностями было, казалось, место для третьего пути: национального существования в диаспоре». В начале века многие (Бунд, Дубнов и др. автономисты) возлагали все свои надежды именно на него. Но в ХХ веке этот путь не реализовался. Почему? Продолжим цитату из Бартоля:

«Не сионизм и не абсорбция помешали осуществлению этого третьего пути, а катастрофическое воздействие двух тоталитарных режимов – советского и расистского. Эти два сеятеля зла в ХХ веке, каждый по-своему, но с одинаковой нетерпимостью сделали невозможным существование еврейской национальной самобытности на европейской почве».

Я спрашиваю: это необратимо и навсегда?

Очень трудно, даже в гипотетической модальности, начинать отвечать на этот вопрос. И главная проблема состоит в следующем. Постсионистская эра, о которой говорят многие еврейские ученые, наступает не только в Израиле. Она наступает во всем мире. И это совершенно новая ситуация для всего еврейства. И мы можем лишь осторожно и на ощупь в ней ориентироваться, ибо для нее в итории нет прежних прецедентов. Что это значит сегодня, что это значит для нас?

Государство Израиль с самого своего возникновения явным образом претендовало на монополизацию еврейской идентичности. И оно сильно продвинулось на этом пути, по понятным причинам, - в том числе и потому, что всякий еврей, проживающий в любой точке земли, естественно, желал Стране Израиль безопасности, побед и успехов, потому что он был и остается всегда, в главном, с ней солидарен. Абсолютно прав был Раймон Арон, написав: «Никакой еврей, будь он верующим или неверующим, сионистом или антисионистом, не может быть объективным, когда речь идет об Израиле и о миллионах евреев, которое построили государство на земле, равно святой для последователей трех религий Книги».

Но правомерно ли на основе фактора солидарности безоговорочно монополизировать фактор идентичность? А ведь это позиция... К примеру, вовсе не случайно, но весьма последовательно, пишет Шломо Авинери (бывший генеральный директор израильского МИДа):

«Не следует понимать, будто государство Израиль явилось сегодня заменой еврейской религии, но функционально оно играет сегодня сходную роль в сущест-вовании народа. Именно государство Израиль способно в наши дни служить общим знаменателем, объединяющим всю совокупность разнородных факторов еврейско-го бытия». Или: «В Израиле и в своей солидарности с ним, более чем в любом ином факторе, евреи мира видят центральный ценностный элемент своего самооп-ределения как евреев. Таким образом, государство Израиль – это центральный пункт самоопределения не только для евреев, живущих в нем: оно более всякого другого фактора определяет бытие евреев, проживающих в диаспоре».

Эту точку зрения можно понять. Но можно ли ее принять? В конце концов, можно понять и ту точку зрения, которую выдвигали несколько десятилетий назад горячие радикал-сионисты: «Если ты не делаешь алию, ты вообще не еврей». Сейчас, правда, так говорить стало уж как-то совсем не модно и неуместно, но разве почти не о том же, по сути, говорит Авинери? Лет пять назад я был приглашен на встречу московской еврейской общественности с Ариэлем Шароном, в отель «Мариотт». Премьер Израиля произнес весьма интересную энергичную речь, а в конце ее сказал: «Здесь присутствует около сотни очень умных людей. Но все же я не понимаю одной простой вещи – почему вы все сидите в этом зале отеля и слушаете старого еврея-служаку? Ничего этого, честно говоря, не нужно. Нужно одно - скорее идти домой и паковать чемоданы». Принять такую точку зрения – значит закрыть тот «третий путь», о котором говорилось выше. Да и можно ли ныне вообще всерьез принимать лозунг «Нет еврея вне Израиля»? В конце концов, еще в 1897 году Ахад-ха-Ам трезво писал:

«Правда горька, но при всем том она лучше иллюзий. Мы должны признать-ся себе, что собирание всех рассеянных недостижимо естественным путем. Можно когда-нибудь создать еврейское государство, - но даже тогда большая часть наше-го народа останется разбросанною по разным странам».

Более того, послушаем честное признание Бен-Гуриона (работа «Еврейское выживание»):

«Начиная с установления Государства, сионизм оказался перед лицом тяжелого, возможно самого трудного испытания, и оно не прошло мимо. Когда встал выбор, ехать ли в Израиль или оставаться в изгнании, то и сионистские массы, и их лидеры в равной мере выбирали оставаться. <…> Этот факт ясен со всей очевидностью. Исторические факты не могут опровергаться, осуждаться или соотноситься с модными течениями. Их нужно понимать и оценивать. Из них должны быть сделаны выводы, чтобы изменить и исправить то, что должно и может быть изменено и исправлено».

И тогда, – в условиях проживания большей части евреев во всем мире, а не в Стране; в условиях невозможности чисто израильской идентификации еврейства; в условиях спада общей ортодоксальной религиозности в мире в целом и еврейского народа в частности; в условиях сохранения, пробуждения и нарастания еврейской идентичности у множества людей, - в полном объеме встает старый вопрос: «А кто есть еврей?»

Вековечный вопрос: а кто, в сущности, является евреем? Ответ на него очень труден и, одновременно, очень прост. Очевидно, что сегодня еврей вовсе не обязательно должен быть религиозен в ортодоксальном смысле, не обязательно должен носить пейсы, делать сыну брис на 8-й день или не звонить по телефону в субботу.

Понятно, что значительное влияние на этот вопрос оказал израильский «Закон о возвращении», учитывающий нормы Галахи. Для множества людей всех стран здесь сильно играла сама ситуация возникновения государства Израиль – как новой я явно предельно авторитетной инстанции: «Ну, если само еврейское государство так решило про евреев…». Согласно Закону о Возвращении и Галахе, евреем является тот, у кого мать была еврейкой, - плюс тот, кто прошел «конверсию» (гиюр). Хотя правила гиюра всюду разнятся, тем не менее, по прецеденту Шошанны Миллер (1980), «Закон о Возвращении» распространяется на людей, прошедших различные, в том числе реформистские, формы гиюра. В самом Израиле при этом признается лишь гиюр, проводимый в рамках ортодоксии. В реформизме принцип «у кого мать еврейка» одновременно расширяется («…или отец») и сужается («… и тот, кто ребенком был воспитан как еврей»). При этом Закон о возвращении, после «Прецедента брата Даниэля» (польский еврей Освальд Руфайзен, спасший в Европе множество евреев по время Холокоста, принявший католичество и пожелавший в 1962 г. получить израильское гражданство по Закону о возвращении – в чем ему было отказано) был дополнен нормой «…и не перешедший в иную религию».

Можем ли мы сегодня удовлетвориться этими нормами? Крайне сомнительно. Чем отец-еврей, в отношении еврейства ребенка, менее полноценен, менее «евреен», чем мать-еврейка? Непонятно. Если представляется бесспорным, что еврейство есть не только (и не столько) религиозная, то есть иудаистская, идентичность, но и идентичность национальная, то можем ли мы признать обоснованным и справедливым решение по «Делу брата Даниэля»? Конечно же, не можем (тем более, что сама Галаха гласит, что «еврей не перестает быть евреем, даже если он совершил грех»). В принципе, можно ли сейчас удовлетвориться той объективацией еврейской идентичности, которая проистекает из «Закона о возвращении» или из различных религиозных толков иудаизма? Очевидно, невозможно. Много более глубокое определение, более универсальное и одновременно более точное, дала Анна Франк: «Евреем может считать себя всякий, кто страдает».

Лучший и наиболее точный ответ на вопрос о том, кто является евреем, дал Сартр: «Евреем является тот, кто считает себя евреем». Этот ответ исходит из центрального момента проблематики, а именно из момента идентификации.

Очень важно, что для этой идеи имеется серьезный исторический прецедент. В период сильной иммиграции середины 50-х годов в Израиль приезжали сотни тысяч людей, не являвшихся евреями в строгом смысле Галахи. В марте 1958 года министр внутренних дел Бар-Ехуда (партия Поалей Цион) издал директиву для служащих регистрационных ведомств: «всякое лицо, чистосердечно декларирующее свое еврейство, следует регистрировать как еврея, не требуя от него иных доказательств».

Дальше, правда, ситуация развивалась не просто. Эта директива вызвала волну негодования среди религиозных кругов, и уже в июле 1958 г. правительство несколько изменило директиву, добавив в нее условие «… и не принадлежит к другому вероисповеданию».

Тогда Бен-Гурион обратился к 50 мудрецам, проживавшим как в пределах Израиля, так и вне его, с тем же вопросом: «кто есть еврей?». 45 из них согласились отвечать на этот вопрос, 5 отказались; 37 заявили, что согласны с определением Галахи. В правительстве произошли перестановки, министром внутренних дел стал представитель религиозной партии, в январе 1960 г. он издал «процедурное распоряжение», которое определяло, кто есть еврей. А именно – «тот, кто рожден от матери-еврейки и не принадлежит к другому вероисповеданию, а также тот, кто принял иудаизм по равилам Галахи». Однако Верховный суд Израиля, рассматривая в 1969 г. «дело Шалита», постановил, что Закон о регистрации населения является светским законом, и поэтому критерий определения еврейства с позиций этого закона не может быть религиозно-галахическим. Процедурное распоряжение 1960 г. было признано незаконным, в законы о регистрации и о возвращении была внесена поправка, согласно которой был снято окончание определения, то есть слова «по правилам Галахи».

Все это интересно, но, однако, не имеет силы решающей аргументации. Сегодня считать, что евреем по крови является тот, у кого мать еврейка, а отец не еврей, но при этом же считать, что не является евреем человек, у которого мать не еврейка, а отец еврей, – лишено всякого смысла (научного, социального, нравственного). Тот факт, что государство Израиль принимает своим нормативным актом (законом, ородонансом, инструкцией и т.д.) сегодня одну версию внешней идентификации, а завтра другую, - ничего не меняет по существу. Государство Израиль не обладает высшей юрисдикцией по отношению ко всему еврейству и, в частности, по отношению к еврейской идентификации.

Много более точно к этому вопросу подходит, например современный бюллетень «Еврейский мир», когда пишет следующие программные слова:

«Еврейский мир - это все, кто сохраняет свою принадлежность к еврейскому народу и ведет тот образ жизни, который соответствует его представлению о национальной культуре. Сегодня, в условиях ассимиляции и нерелигиозности, из религиозного верования иудаизм становится национальной традицией, создает основу национальной жизни, которая соответствует нормам современной морали и этики, уровню просвещения. Современность вырабатывает новые формы светской еврейской жизни, которые опираются на источники иудаизма, как историческую основу национальной культуры. <…> В светской еврейской жизни главной формой сохранения принадлежности к еврейству остается ощущение общности с исторической судьбой своего народа, признание своего енетического и исторического родства, культуры, национальной традиции, праздников и памятных дат».

Итак, еврейство – понятие не статическое и определяющееся лишь внешней атрибуцией. Еврейство – понятие динамическое и, в первую и последнюю очередь, связанное с внутренней идентификацией. Просто если человек знает, что поколения его предков были английскими лордами или русскими крестьянами, то весьма маловероятно, что он начнет считать себя евреем. Хотя это и не исключено. Равным образом, если человек знает, что его предки были евреями, то весьма маловероятно, что он перестанет себя считать таковым же, хотя бы в глубине души. Но и это, увы, не исключено.

«В свободном обществе все евреи (а не только прошедшие гиюр) являются ‘евреями по выбору’» (Давид Бьяле, Ун-т Беркли).

Существенным вопросом также является вопрос о людях, которые не говорят «Я еврей», а говорят «Среди моих предков есть евреи, и это для меня важно». Такие люди вполне могут иметь ощущение общности с исторической судьбой еврейского народа, признание своего генетического и исторического родства с ним, с его культурой и т.д. Фактически речь идет о вполне реальном и правомерном феномене человека, который внутренне идентифицируется с несколькими национальностями. Никто не вправе сказать ему: «Пожалуйста, все же определись, кто ты!», - такой подход есть просто нонсенс.

Я полагаю, что такие люди, разумеется при их желании, вполне могут быть интегрированы в семью еврейского народа, оставляя при этом за собой и иные идентичности. Эта идентификация, в принципе, может быть внутренней (то есть человек ощущает и рефлектирует ее в своей душе, не манифестируя вовне), либо внешней, вплоть до приобретения соответствующего документа. Тем самым, еврейская община, к примеру, может сказать человеку: «Мы знаем, что ты венгр, но мы считаем тебя своим братом-евреем, членом нашей семьи».

К сожалению, мысль человечества еще очень слабо продумала эту проблематику, соответственно в языке еще не выработались и не отстоялись нужные термины. Но если возникнет разумная дискуссия по этому кругу вопросов, то ясно, что в конце концов и терминология сыщется.

По аналогии со старой партийной терминологией, уже давно говорят о «евреях и сочувствующих». Интуитивно ясно, что вполне можно говорить, например, о «франко-евреях», о «евро-немцах», «евро-американцах» или «англо-евреях». Человек может ощущать в себе несколько национальных идентичностей, причем так, что одна из них оказывается ведущей, например: «Я считаю себя русским, но при этом я отчасти еврей, а еще в малой мере поляк». Вопрос об идентичности – очень тонок и многогранен, конечно же к нему нельзя подхо-дить с однозначными топорными мерками. Никто не доказал, что наряду с привычным случаем «моно-идентификации» невозможна и «поли-идентификация». Несколько упрощая слова, вполне можно говорить о «полных» и «частичных» евреях, о «евреях по рождению» и «евреях по духу» или о «евреях по сопричастности».

Знаменитый Артур Кестлер (еврей по рождению) в 50-х годах сформулировал жесткий силлогизм – после создания Государства Израиль «еврейский вопрос» снят с повестки дня, поскольку теперь у евреев нет оснований каждую субботу мечтательно молиться о том, чтобы на следующий год оказаться в Иерусалиме. В течение почти двух тысяч лет оказаться в Эрец Исроэл «ибер айн юр» было невозможно, – а после 1948 года стало возможным. Тогда чего уж тут молиться, надо ехать.

В другой своей книге Кестлер утверждал:

«Приходится сказать, что евреи наших дней не имеют собственной культурной традиции, а обладают лишь некими привычками и особенностями поведения, почерпнутыми путем социального наследования из болезненного опыта гетто и из религии, к которой большинство не принадлежит, но которая при этом сообщает ему псевдо-национальный статус. Окончательное разрешение парадокса заключается либо в эмиграции в Израиль, либо в ассимиляции с окружающим народом».

Но «диаспора» вечна. И на то есть свои глубокие причины. Майкл Даймонт, автор известной книги «Евреи, Бог и история», справедливо писал:

«Наличие диаспоры явилось необходимым условием продления еврейской культуры за пределы срока жизни обычной цивилизации. Если бы не изгнание, они представляли бы сегодня не большую культурную силу, чем остатки караимов. Сегодня, как и некогда, снова существуют Государство Израиль и диаспора. Но, как и в прошлом, Израиль сегодня — это цитадель иудаизма, его гавань спасения, центр еврейского национализма. А диаспора продолжает оставаться универсальной душой еврейства. Сохранится ли еврейство в будущем? Если оно сохранит свою волю к выживанию, будет продолжать находить новые средства выстоять в изменившихся условиях и сохранит диаспору как постоянный фактор своей истории, то оно может сохранить и свою творческую активность. Одна лишь воля к самосохранению и способность отвечать на вызов недостаточны для выживания. Для этого необходима диаспора, которая должна быть составной частью истории евреев».

Можно и иначе увидеть корни этой ситуации. Человеческие натуры очень различаются; наверное, сейчас совсем уж общим местом является фраза «Все люди разные». Различия эти проходят по различным же основаниям, порой поверхностным, порой глубоким. Одним из самых фундаментальных различий человеческих типов является давно установленное, в частности в психологии, различие «интровертности» и «экстравертности». Душа одних людей преимущественно обращена внутрь себя (берем понятие «себя» в широком смысле, в том числе, и в смысле своего же сообщества, своего народа), душа других – вовне.

Аналогичное можно сказать и про господствующую культурную и социально-политическую установку различных групп евреев (при этом, как известно из жизни, в среде евреев вообще все различия очень сильны; недаром говорят «два еврея – три синагоги»).

Для интровертированных евреев жизнь в своем сообществе (в своей стране, в своей культуре, в своем местечке) самодостаточна, все остальное воспринимается либо, увы, как необходимость, либо даже как нежелательная помеха, угроза. Для экстравертированных евреев жизнь в своем сообществе недостаточна для самореализации, она тесна, им нужно выйти во внешние контексты, в иные сообщества, в иные страны и народы. Одни евреи, попав в свою гомогенную национальную среду, говорят: «Как хорошо, наконец-то вокруг меня родные евреи!» Другие, видя то же самое, говорят и чувствуют ровно противоположное: «Это ужас, вокруг – одни евреи!»

Итак, имеет место факт: одни евреи более обращены вовне, к другим народам, они «геополитические экстраверты», это люди диаспоры. Другие – более обращены внутрь себя, внутрь своего сообщества, это «геополитические интроверты», это люди Страны. Еврейство должно равным образом служить себе и миру. В Государстве оно преимущественно обращено на себя, в «диаспоре», то есть в Мире - на весь мир.

Более того. Я полагаю, что со временем сам термин «диаспора» («галут», «голус») будет упразднен – и не в силу какого-то законодательно-семантического акта, но в силу растущего осознания его нынешней бессмысленности. Если мы живем в Англии или России, в Венгрии или Аргентине, в Австралии или Голландии, в США или Норвегии – мы живем в мире, мы живем на Земле, а не в изгнании. Мы живем среди людей, а не в «рассеянии». Если у нас есть дома в этих странах, то на каком основании кто-то нас будет считать бездомными? Силлогизм Кестлера можно выправить одним способом: после возникновения государства Израиль жизнь вне его не стала для еврея бессмысленной, но бессмысленным стало употребление понятия «диаспора».

Сегодня и в будущем есть и будут Евреи Израиля, и есть и будут Евреи Мира, - и они полностью равноправны: национально, морально, духовно. … Увы, Леон Пинскер, ставя в эпиграф своей «Автоэмансипации» цитату из трехчастного изречения Гиллеля (Мишна, «Пиркей авот», 1:14) привел только первую и третью части («если не я за себя - то кто же? если не теперь – то когда же?»), и не привел очень важной второй части - она воспроизведена в эпиграфе к данной статье.

Если уже много десятилетий жизнь евреев в мире становится все более благополучной, то все более тревожным становится вопрос о том, каковы перспективы развития событий с государством Израиль. Логически возможны следующие варианты.

Во-первых, может еще ряд лет сохраняться нынешнее статус-кво, то есть состояние по сути перманентной войны с соседями, с паузами конечно. Этот вариант весьма вероятен и весьма нежелателен. Подобное состояние крайне опасно, неустойчиво и, в конце концов, может начать разрешаться по какому-то из существенно худших сценариев: тяжелое военное поражение, эскалация все более разрушительных форм ведения войны и проч.

Во-вторых, достижение твердого мира на любых приемлемых условиях. Этот вариант крайне желателен и, увы, обладает невысокой вероятностью.

В-третьих, исчезновение Государства. Этот вариант сколько-то вероятен и просто катастрофичен – как для евреев Страны, так и для евреев всего мира. Если события пойдут по этому пути, то, помимо прочего, они просто могут начать граничить с беспрецедентно разрушительной и смертельной для человечества Третьей мировой войной.

Наконец, в-четвертых, реализация старой идеи территориалистов о построении еврейского государства вне Палестины. Условно говоря, это возобновление «проекта Уганды» или, говоря сегодня, это идея «переезда Израиля». Я не буду здесь давать содержательную и вероятностную оценку данного варианта.

Территориалистскую идею сегодня трудно не только оценивать и обсуждать, но даже и высказывать вслух. Напомним лишь некоторые факты.

В чем всегда было трудно упрекнуть англичан, так это в глупости. Англичане (Джозеф Чемберлен) говорили Герцлю примерно следующее: «Мистер Герцль, мы понимаем ваши устремления и во многом им готовы содействовать. В конце концов, у значительной части вашего народа есть понятное желание – жить так, как живут многие и многие народы, жить в стране, где евреи будут в большинстве, где они будут ‘титульной нацией’. Но мы вас предупреждаем - в этом регионе основать жизнеспособное, нормальное еврейской государство будет крайне затруднительно, быть может, просто невозможно. И поэтому мы предлагаем вам другой вариант, например Уганду».

Герцль сначала согласился с доводами англичан. Во многом это определялось его стремлением оперативно, быстро решить проблемы эмиграции евреев России, где ширились погромные события. На Базельском Сионистском Конгрессе 1903 года по предложению Герцля было решено (295 голосов против 178) послать специальную комиссию в Уганду, для выяснения обстоятельств и условий на месте. Но на Конгрессе 1905 года религиозная часть Конгресса, составлявшая его большинство, эту идею однозначно не поддержала и склонила Герцля к публичному пересмотру его позиций.