Февральская революция пришла в Россию как праздник. Ее ждали, о ее неизбежности говорили несколько десятилетий, и все равно она случилась неожиданно.

В перестрелках с городовыми в Петрограде погибли 169 человек, а в остальной стране смена власти была практически бескровной.

Казалось, что у революции нет врагов. Даже великие князья поспешили прицепить на грудь красные банты. А победители на радостях были готовы всех простить и принять в братский хор.

Мир поверил, что Россия стала другой. Летом 1917 года правительство США решило подарить новой великой демократии копию статуи Свободы. Транспортировку гигантского монумента через океан отложили до окончания мировой войны, а там и октябрьский переворот подоспел. В 1991-м подобного движения души у американцев не возникло.

Замерзая в холодных квартирах, и позднее, в эмиграции, лучшие умы России бились над загадкой: отчего то, что так славно начиналось, окончилось скоро и трагически?

Леонид Андреев написал статью о разнице между "всеживящей Революцией" и "всемертвящим Бунтом", которые на первых порах невозможно отличить друг от друга.

Разница, по Андрееву, состоит в том, что революцию делают свободные и ответственные люди, а бунтовать способны и лошади в конюшне.

Однако писатель не ответил на вопрос, почему стихия бунта взяла верх на радость оседлавшим ее заговорщикам, и почему за Февралем последовал Октябрь.

Закономерность или случайность?

Для коммунистических историков вопроса здесь не было. Октябрьскую революцию они считали исторически закономерной и неизбежной.

Сегодня многие, напротив, видят в ней несчастный случай, невероятное стечение целого ряда неблагоприятных обстоятельств.

Третьи обвиняют внешних врагов и антинациональные силы внутри страны. Эту довольно популярную точку зрения выразил Игорь Тальков в знаменитой песне "Россия": "Ты раздражала силы зла...".

По-видимому, истина, как чаще всего и бывает, лежит посередине.

Мировая война

Исследователи практически единодушны: роковую роль сыграло то, что революция произошла на фоне продолжавшейся мировой войны.

Главным козырем большевиков стал лозунг "Мир немедленно!". Без него они, скорее всего, так и остались бы маргинальной партией. Весной 1917 года влияние ленинцев было исчезающе мало.

Прежние войны повсюду вели представители потомственного военного сословия, рекруты или наемники, для которых война была пожизненной профессией. Вопроса: "За что воюем?" у них не возникало.

Первая мировая оказалась первой еще и в том смысле, что на арену вышли массовые призывные армии. Для миллионов мирных людей, которых без их согласия бросили в окопы, цели войны были несопоставимы с жертвами.

Герберт Уэллс писал, что, если бы война продлилась подольше, рухнула бы и Британия, и называл даже точное время - 1921 год.

Стихия бунта оказалась неодолимой, потому что народ был вооружен. Миллионы солдат, хлынувших в тыл, предварительно понаделав из винтовок обрезов, буквально смели остатки цивилизации и государственности.

Три года военной мясорубки чудовищно обесценили человеческую жизнь, сделав возможными любые насилия и зверства.

В те годы в России вместо "расстрелять" говорили "шлепнуть" - словно муху.

Джон Рид в первые послеоктябрьские дни отправился в окрестности Петрограда. Двое солдат с винтовками остановили "не по-нашему" одетого человека, по причине неграмотности подержали подписанный Подвойским мандат кверху ногами, и лениво заспорили, отвести ли непонятного типа к командиру или "шлепнуть" на месте?

Рида потрясло, как лениво и буднично они решали судьбу незнакомого и, скорее всего, невиновного человека. На его счастье, тот, кто хотел идти к командиру, оказался настойчивее.

Трагедия русского либерализма

Февральская революция потерпела поражение, потому что за ее ценности некому было сражаться. Слой людей, для которых свобода личности, демократия, права человека, верховенство закона представляли ценность, был неимоверно мал.

Единственной организованной социальной группой, оказавшей сопротивление большевикам, оказалось офицерство. Но офицеры служили Великой России, единой и неделимой, а либеральные идеи были для них пустым звуком.

Летом 1917 года солдаты хотели перебить командиров и ехать домой делить землю, офицеры - восстановить дисциплину расстрелами. Керенскому, который мотался по фронтам и срывал голос, убеждая тех и других уважать друг друга, вести себя ответственно и защищать свободную Россию, приклеили уничижительное прозвище "главноуговаривающий".

Парадоксально, но факт: в будущей гражданской войне с обеих сторон сражались сторонники империи и сильной власти. Разница была в методах и деталях. Не случайно у красных служило примерно столько же офицеров бывшей императорской армии, сколько у белых, а многие эмигранты впоследствии шли на сотрудничество с ГПУ.

Расколотая нация

Реформы Петра I разделили русское общество, как никакое другое. Везде были богатые и бедные, образованные и необразованные, но они принадлежали к одному народу и разделяли некие общие ценности.

Как указывает историк Андрей Буровский, разница между английским лордом и фермером была классовой, а между русским барином и мужиком - цивилизационной.

Только в России образованный класс, говоря "народ", подразумевал, что сам-то к народу не относится. Общения и взаимопонимания практически не было. Тот "народ", который рисовала в своем воображении интеллигенция, разительно отличался от настоящего.

Иван Бунин гневно писал о "взбесившемся хаме", Михаил Булгаков поставил крест на прекраснодушных народнических иллюзиях в "Собачьем сердце".

Но и на "русских европейцах" лежала тяжкая историческая вина за два столетия крепостного права, по сути, не отличавшегося от античного рабства. При этом в древнем мире в рабов обращали преступников и военнопленных. У русских помещиков, по словам Белинского, "не было и того оправдания, коим лукаво пользуются американские плантаторы, утверждающие, что негр - не человек".

Обратить большинство собственного народа в подневольный скот и объект купли-продажи и сохранять такое положение в эпоху железных дорог и телеграфа - в этом смысле Россия уникальна.

Можно себе представить, сколько тяжелой ненависти к "барам" накопилось в душах умильно улыбавшихся и почтительно кланявшихся мужиков.

Закон исторического возмездия, безусловно, существует. Только приходит оно обычно с большим опозданием и обрушивается не на те головы.

Крестьянская страна

Возможно, была еще одна причина, почему российский народ так легко пустился стрелять и крушить.

В начале 1990-х политические страсти тоже накалились до предела. Но имелось всеобщее и безусловное понимание того, что есть грань, которую переходить нельзя. Гражданская война вызовет паралич транспорта и энергосистемы, и все просто вымрут от голода и холода.

В 1917 году 80% населения России жило в деревне. Патриархальному крестьянину современная цивилизация с ее инфраструктурой была не нужна. Картошки накопал, дров нарубил - и кум королю.

Городские рабочие в основном были таковыми в первом поколении и легко могли вернуться в деревню. А что "баре" будут голодать и мерзнуть - так им и надо!

Поделить землю и зажить общиной, по обычаям, восходящим чуть ли не к доваряжской эпохе - без государства, городской культуры и налогов, сведя общение с внешним миром к необходимому минимуму. Эти глубинные мужицкие настроения большевики также умело использовали, выбросив лозунг: "Земля - крестьянам!".

Когда крестьяне в результате получили продразверстку, выразителями их мечты стали Нестор Махно и все "зеленое" движение "За Россию без благородий и комиссаров!".

По числу приверженцев, "зеленые" имели все шансы победить и белых, и красных, но проиграли из-за неорганизованности и разобщенности.

Подавить крестьянский анархизм большевики смогли только с помощью крайней жестокости. Против повстанцев Антонова на Тамбовщине применялись боевые газы и массовые расстрелы заложников.

Возможно, из стихийной "зеленой" демократии в конце концов выросло бы что-нибудь путное, но этот вариант российской истории остался нереализованным.

Мечта о земном рае

Николай Бердяев в книге "Истоки и смысл русского коммунизма" указывал на принципиальное отличие российского и европейского менталитета.

Для человека Запада, писал он, идеал - это горизонт, к которому надо стремиться, но которого заведомо нельзя достичь, а прогресс - бесконечная цепь частных улучшений. Русский желает всего и сразу, а иначе и за дело приниматься не стоит.

В сочетании с массовой неграмотностью это делало народ чрезвычайно восприимчивым к проектам радикального переустройства общества и обещаниям немедленного счастья и справедливости.

Этой чертой национального характера большевики также умело воспользовались. Они вообще являлись непревзойденными популистами. Настольной книгой Ленина была работа француза Гюстава Лебона "Психология толпы".

Феодальная реакция?

Историк и политолог Михаил Восленский выдвинул оригинальное объяснение, почему лозунги большевиков оказались привлекательны для многих. По его мнению, Октябрьская революция была реакцией феодальной России на наступление капитализма.

Теория на первый взгляд абсурдная - ведь господствующий класс феодальной системы, дворяне, в результате оказался истреблен либо изгнан.

Однако, как утверждает Восленский, реакция не обязательно должна исходить от высшего сословия. Кто сказал, что класс угнетенный поголовно жаждет более прогрессивного общественного устройства? В данном случае - что патриархальное российское крестьянство хотело жить в условиях рыночной экономики?

Во времена перестройки было много сказано о том, что большевики "сломали хребет крестьянству" и "загнали" его в колхозы. Конечно, последние не были воплощением крестьян о счастливой жизни. Но, не исключено, многих они устраивали больше, чем капиталистическое фермерство, место в котором нашлось бы не каждому.

В конце концов, Сталин просто восстановил привычный русской деревне крепостной уклад с общиной, начальством и барщиной. Только в сильно смягченном виде: в колхозах не торговали людьми, не секли их розгами, не запрещали жениться, и секретарь райкома не мог позволить себе содержать гарем.

Осуществив, пускай варварскими методами, индустриализацию и урбанизацию и дав всему населению хотя бы семиклассное образование, коммунистический режим сам подписал себе смертный приговор.

Современная Россия все еще сильно отличается от Европы, но далеко не та, что в 1917 году. Бессмысленный и кровавый бунт и террористическая диктатура, пожалуй, уже невозможны. И на том спасибо.