В моем случае – все «диаметрально противоположно»: начиная с того, что отнюдь не маленький мальчик (я) решил вдруг «поменять» русскую национальность на еврейскую и заканчивая, собственно, выводом из этого эксперимента: «От! Таки всего 2 минуты, как евреем стал, но до чего же не лю-ю-блюю русских!»

... «Не поймите меня правильно», как говорит один сатирик, – я взрослел в то время, когда и русские, и евреи жили в России примерно одинаково плохо (или одинаково хорошо – это уж как кому нравится). И, может быть, поэтому меня никогда не интересовал «национальный вопрос». Но мир вдруг словно перевернулся в тот момент, когда в моем паспорте (до коего раньше никому не было дела) появилась запись «еврей». Причем – кто бы мог подумать! – перевернулся в профессиональной, журналистской плоскости. Этого я и представить не мог, полагая, что наш брат во всем мире – самый завзятый космополит. Впрочем, обо всем по порядку...

Началось с того, что, зайдя в офис своей питерской редакции, я услышал банальный треп своих коллег о «надоевших еврейских штучках шефа с задержкой зарплаты». Я, по подлости характера, не удержался и, сурово насупившись, пошутил: «А зачем это вы обижаете нашу маленькую дружную нацию?!»... После того, как у коллег прошел минутный шок, я услышал вопрос: «А ты, что ли...??? (выразительная игра глазами, подмигивание и возведение «очи горе»).

«Да. Я «чтоли», если, по-вашему, есть такая национальность!» – ответил я, подражая мимике собеседников, и, крутанув пальцами, добавил: «В натуре. Без пурги. За базары отвечаю». Если б только знал, какое продолжение получит этот «базар», и как мне придется за него «отвечать»!

Часа через два меня вызвал в кабинет сам хозяин издательского дома, чего до сего времени не случалось. После любезных расспросов о состоянии моего здоровья а-ля «добрый доктор – опасный психопат» и объяснения текущего политического момента, босс вдруг грустно сообщил: «Знаете, Станислав, мне всегда нравилось, как вы пишете. А последние материалы – просто улет. Я вам за них давно обещанную премию выписал. Но теперь, чтобы никто не говорил, будто «свой тащит своего», я эту премию вынужден с вас снять, что ли...». И добавил, внимательно глядя мне в глаза: «Ну, вы же понимаете...».

Выйдя из кабинета босса, я – о, ужас! – впервые задумался о национальности всех своих коллег и впервые же ощутил себя настоящим русофобствующим антисемитом. А вы, уважаемый читатель, будь вы хоть англосаксом, хоть папуасом, что бы испытали на моем месте?! Кто, спрашивается, услужливо доложил боссу, что рядом с ним работает «гениальный соплеменник»?! А кто меня премии лишил?! И как мне оправдываться перед семьей, уже рассчитывавшей на эти деньги перед отпуском? Объяснять: дескать, поскольку я теперь «чтоли», то и с премиальными «самипонимаете»?!

На этом злоключения «нового русского еврея» не закончились... Не успел я войти в помещение редакции нашей газеты, как «главный», мирно потягивавший кофе, вдруг подскочил с места и заорал на ответственного секретаря: «Сережа! Сережа! Срочно сними из номера материал «Маньяк выходит на охоту». Ты же знаешь, – я ненавижу любой антисемитизм!».

Из этой гневной тирады главреда я, все еще пребывая в состоянии грогги после общения с боссом, понял одно: из нового номера «слетает» мой материал, а вместе с ним пролетает фанеркой над Парижем и будущий гонорар! «В чем дело, Дмитрич? – возмутился я, – Тебе что, моя статья не понравилась?» Главный редактор подскочил ко мне и как-то особенно ожесточенно потряс за руку: «Да что ты, дорогой, что ты! Статья, конечно, супер! А ты как всегда талантлив... да что там – как всегда гениален! Такая глыбища! Просто... (тут он отчего-то понизил голос)... ты останься вечерком, когда все уйдут, я тебе и пивом, что ли, проставлюсь, и все объясню...».

Я вздохнул и кивнул: хоть и давно не сторонник возлияний, но шефу отказывать не принято, да и бред насчет «антисемитизма» меня заинтриговал. Что ж, в течение всей пьянки я выслушивал признания шефа в любви ко мне, в ненависти к антисемитам, поскольку «у него самого жена-еврейка» и сожаления по поводу «несостоявшегося материала», который, как неожиданно выяснилось, «оказался того... с душком».

– Да объяснись ты, чертяка! – не выдержал, в конце концов, я. – Какой еще «душок»? – Ну, вот маньяка у тебя Давидом Берковичем зовут... – И что? Я ведь его не выдумал – он один из самых известных и отвратительных маньяков в истории человечества. Вот, хоть документы ФБР почитай!

– Да ты не кипятись! Но... напиши лучше про какого-нибудь садиста Васю Пупкина хотя бы! А то... черт их всех знает... подумают еще, что у нас антисемитское издание. Ведь, как назло, в прошлом номере мы об израильской мафии писали...

Главред хлебнул «Балтики» и продолжил: – А еще лучше, найди-ка мне какого-нибудь Тахиркурбана Шакал-Волкаева. Злоо-бно-го такого некрофила! И пусть он где-нибудь подальше от Питера зверствует! В каком-нибудь Казахстоне. Не надо нам ни берковичей, ни пупкиных. Ну их всех на... сам понимаешь!

И, облизывая с усов пиво, подытожил: – Только срочно мне этого Тахиркурабана найди! В этот же номер достань собачугу эдакую, а то «дыра» образовалась! И чтобы ты не думал, будто я тебя затираю. Ты же понимаешь, у меня самого...

... Домой я вернулся поздно. С невыносимой головной болью от пережитого и... выпитого. С невыполнимым заданием разыскать за остатки вечера никому неведомого некрофила Тахиршакала Курбанволкаева. С ощущением непонимания происходящего. Зато – без хлеба и обещанного жене сыра: все деньги ушли у меня на пивное «алаверды» главному редактору.

... Не успел я вымыть руки, не успел объясниться с женой по поводу своего поведения, как зазвонил телефон. – Але, але, Валерьич! – радостно орала трубка голосом Петрова, редактора одной местной газеты, заказавшего мне «халтуру», – Ты телек-то смотришь!

– Не-ет! Слышь, там ваши нашим третий гол закатали! Не, я всегда говорил: ваши – орлы! А моя Любка: «Да брось, они только в шахматы и умеют!». А наши по полю ползают, как мухи сонные...

– Какие ваши? Каким нашим? – злобно прорычал я, борясь с похмельем, – Вы что там все, лабарданов обожрались? Я с тобой еще поговорю...

– Да? Тогда извини... – неожиданно стушевался жизнерадостный Петров.

В трубке раздались короткие гудки, а я, вместо того, чтобы отправиться, наконец, в ванную, заорал дурным голосом: «Жена, тащи сюда телепрограмму!» Взглянув на часы, я отыскал искомое: оказалось, что РТР в это время транслировала «товарищеский матч по футболу Израиль-Россия». А, вот в чем дело! Господи, и этому «сарафанное радио» уже сообщило «главную новость»!

На следующий день я получил нагоняй от собственного редактора «за отсутствие казахстонского маньяка» и понуро побрел в петровскую редакцию за гонораром. Сумма, полученная там мною на руки, просто потрясла воображение. Она раз в пять превосходила ту, которую я видел в самых смелых мечтах. Я зашел к редактору, чтобы поблагодарить его за неслыханную доселе щедрость...

– Привет! – завидев меня, рыжий Петров отчего-то покраснел до кончиков ушей, – Ты это, что ли... прости мою идиотскую выходку. Я это, что ли... не хотел тебя обидеть. Ну, давай, выскажи все, что ты там обещал!

– Да звонишь с ерундой, как всегда, не вовремя! Знаешь же, что я...

– Вот ты прав, прав! С ерундой! Знаю все! Знаю, что ты... как это, что ли, сказать? Ну, сам понимаешь...

– ТЫ! ЗНАЕШЬ! ЧТО! Я! НЕ! ЛЮБЛЮ! ФУТБОЛ!

– Вот и славненько! А я, знаешь, не люблю всех этих разговоров, будто жиды Россию продали. Ничего они не продали! Кстати, ты в кассе был? Оценил, какой я тебе гонорарчик выписал? Только ты не подумай, что я какой-нибудь там... короче, сам врубаешься!

Стыдно признаваться, но петровский супергонорар я пропил, едва выйдя с территории гостеприимной редакции. Пропил в компании двух пожилых, проспиртованных интеллигентов-бомжей, которых отыскал у ближайшего гастронома. Распивая на троих в грязном проходном дворе дорогущий коньяк «Ахтамар», мы обсуждали «русско-еврейский вопрос», цитируя Кафку и Бердяева, Шульгина и Шпенглера. «Братки! – орал я, – «Дык, что за страна у нас такая в реале?! Почему у всех такие комплексы здесь бешенные?! Вот у меня на работе...».

«Братки» смотрели на меня добрыми голубыми глазами, именовали «милостивым государем» и рекомендовали «уезжать отсюда, а еще лучше – просто обливаться по утрам холодной водой по системе Порфирия Иванова».

... История о том, как «смена национальности» отразилась на моих профессиональных успехах, почти закончена. Вскоре после описанных событий «лопнули» оба издания, на которые я работал. В поисках нового места я просматривал объявления в газетах и натолкнулся однажды на нечто необычное. Реклама гласила: «В редакцию требуется журналист. Обязательно: еврей». Я позвонил этим людям и даже сходил на собеседование. По старой привычке прихватил с собой все свои творческие работы и не сомневался в успехе. Но...

Пожилой редактор, мельком глянув на мои труды и внимательно посмотрев на меня, грустно констатировал:

– Молодой человек, вам, что ли, своего мало? Столько русских газет вокруг, зачем вы пришли в нашу? Нет, мы не против... Просто... сами понимаете! Я пожал плечами: – Да я, вообще-то, еврей. Хотя думал, что профессиональные вопросы сперва обсудим. – Н-да? Ну, тогда приходите завтра и захватите с собой свои документы. «Завтра», разумеется, я никуда не пошел. Весь день сидел в прострации, тупо уставившись на монитор компьютера. И тут позвонила мать: – Сынок, слушай, ты мне пару тысяч на полгода не займешь? – Ты знаешь, я оказался безработным... – Да брось ты! Быть того не может! Сейчас все открытым текстом говорят: ваши всю прессу захватили! Они, что ли, тебе помочь не могут? Не поверю! Вот... все-таки, жадные люди – евреи! За копейку удавятся! Вот и твой отец, бывало... Я аккуратно повесил трубку.

... Теперь я – дикий русофоб, не любящий русских за их умение подобострастно «стучать» начальству, за их странное – для меня – отношение к несуществующей – опять же, для меня? – «проблеме». Ну почему, скажите мне, русские так не любят евреев и... антисемитизм?

Теперь я – махровый антисемит, не переваривающий евреев за то, что они, захватив всю прессу, не могут поделиться хотя бы ма – а-аленьким ее кусочком со своим соплеменником. И, более того, лишают честно заработанной премии! (Да, «жадный» я, «жадный»!). От окончательного падения в пропасть русофобствующего антисемитизма меня спасает лишь... работа, которую мне предложил старый друг. Он – редактор крупного издания, он такой же еврей, как я – русский. И – такой же русский, как я – еврей. Да, забыл добавить, мы оба собираемся в Германию. Навсегда...