Сначала – трагедия, потом – упорное неловкое молчание. Отношения между итальянскими левыми и ГУЛАГом были трудными и противоречивыми, в течение длительного времени отмеченными печатью холодной войны. Если в период 60-70-х годов произведения некоторых авторов сумели сорвать вуаль недомолвок – шокирующая повесть Солженицына "Один день Ивана Денисовича" была опубликована в Италии в 1963 году, "Архипелаг ГУЛАГ" – в 1974, то в последующие десятилетия, благодаря открытию советских архивов, появилась возможность восстановить полную картину произошедшего.

На протяжении многих десятилетий активисты ИКП предпочитали смотреть в другую сторону. Однажды Эрик Хобстбаум признался: "Я предпочитал поворачивать мою лупу историка в иную сторону, чтобы не писать о ГУЛАГе". С самыми первыми и самыми громкими свидетельствами выступил Данте Корнели, рабочий-коммунист из Тиволи, оказавшийся в сталинском лагере. Его "Воскресший тиволезец" вышел в свет в 1977 году. Подтолкнул его к написанию мемуаров Умберто Террачини, сказавший, что необходимо "познакомить с этим ужасным миром и наших людей, от которых слишком долго скрывали советскую реальность". В 1964 году обвинения бывшего коммуниста Гуэльфо Заккарии "200 итальянских коммунистов стали жертвами сталинизма" не имели большого отклика.

Но и левые, не коммунисты, в самые темные годы холодной войны избрали линию поведения, которую Валиани называл "молчаливым неучастием". Андреа Грациози рассказал, что когда Франко Вентури разочарованным вернулся в 1950 году из Москвы, где в течение трех лет он работал атташе по культурным вопросам при посольстве Италии, его друзья рекомендовали вести себя осмотрительно. "В те времена говорили об угрозе клерикально-фашистской реакции. Критиковать СССР означало ослаблять левые силы Италии". Лучше говорить о чем-то другом, так было до 1956 года.

Жертвами политических репрессий в СССР в период 1919-1951 годов стало немало итальянцев. Почти тысяча человек, говорят исследователи Елена Дундович и Франческа Гори: 350 арестованы, 100 приговорены к смерти и расстреляны, 141 отправлен в исправительно-трудовые лагеря, другие лишены гражданских прав, уволены с работы. Эти данные можно было бы назвать скудными по сравнению с миллионами советских жертв, но они проливают свет на отношения между Москвой и Итальянской компартией. Особенно после убийства Кирова 1 декабря 1934 года атмосфера нарастающей подозрительности окутала итальянскую общину. Контроль со стороны НКВД за иностранными эмигрантами любой национальности стал более тщательным. Как навязчивый припев звучали обвинения: троцкизм, терроризм, шпионаж. Фундаментальную помощь в "расследованиях" оказывали чиновники, работавшие в "отделении кадров" Третьего Интернационала. Сами коммунистические лидеры отправляли своих товарищей в руки грузинскому диктатору. Эта тяжелейшая ответственность возлагается и на итальянских руководителей – Пальмиро Тольятти, Антонио Роазио, Доменико Чуфоли и Паоло Роботти: речь идет о представителях высшего и среднего руководящего звена компартии, всегда готовых передать информацию НКВД. Среди преследуемых были не только политические эмигранты, но и танцовщики и циркачи, декораторы и музыканты, рабочие и крестьяне: все они были беззащитными перед расстрельными взводами, действовавшими по приказу Сталина.

Кошмар не закончился и с началом войны. В 40-е годы желавшие вернуться на родину должны были получить согласие ИКП. Следовало дать гарантию, что по возвращении в Италию они не станут чернить имидж СССР. Оценкой "морального состояния" занимался родственник Тольятти и непреклонный сталинист Паоло Роботти. О многих было сказано как о "сомнительных случаях", этих людей следовало оставить в Москве. Другие еще долгое время были вынуждены молчать.