У Максима Галкина – наоборот. Он пришел в наше развлекательное пространство слишком молодым. А потому вместе со своим профессиональным ростом он и в человеческом смысле растет, взрослеет, эволюционирует. Для телеаудитории это выливалось в своего рода сериал – «Карьера Максима Галкина».

Вот и понаблюдаем. Теперь, когда праздники окончательно миновали и начались будни.

Деловой да ранний

Он начинал как талантливый пародист. К смеховой реакции аудитории прибавлялось удивление – надо же, какой талантливый мальчик, да еще умный и интеллигентный.

Ведь пародия – это не песня, не танец и не просто хохма. В ней должно состояться осмысление другой личности. На одном внешнем сходстве, доведенном до фарса и абсурда, далеко не уедешь.

Необходимо умение ощущать специфику темперамента, психологический склад пародируемого. Пародист – критическое и в то же время веселое зеркало, которое как бы старше и мудрее пародируемого. Молодой Галкин умел быть таким зеркалом.

Казалось, что его ирония основана на понимании личностей наших первых политических фигур, хотя они ему годятся в отцы, если не в деды. Галкин изображал их так, как будто он их, что называется, раскусил – и научился с ними примиряться с помощью юмора.

В его пародиях Гайдар, Жириновский, Ельцин, Горбачев, Путин выглядели забавными. Осмеяв их, Галкин давал зрителям новые силы любить и прощать политических лидеров, вне зависимости от оценки их общественной деятельности.

У Галкина они становились полноценными персонажами, которых и воспринимать следует с точки зрения эстетической, а не политической. За это наш политический олимп должен сочинить для Максима Галкина специальную государственную премию – «За творческую помощь в адаптации россиян к российским властям».

В пародиях Галкина главное не слова. Если почитать тексты пародийных номеров, сильно смеяться не будешь, разве что хмыкнешь один-два раза.

Главным у Галкина было обнаружение в очень современном человеке, плоть от плоти рубежа XX–XXI столетий, свойств и черт матерых функционеров советской выучки.

Сквозь фактуру худенького и динамичного мальчика вдруг проступала совсем иная порода – с разъезжающимися челюстями, вторыми подбородками, некоторой пучеглазостью, трибунно-«партейной» усиленной артикуляцией, пафосом общения «с людями».

Даже очевидная разница весовых категорий пародиста и пародируемых создавала дополнительный шарм. Прочитывался искренний интерес молодого прагматика, знающего слово «фитнес»: каково же это – быть такими шкафообразными, увесистыми, кругло-причмокивающими или неэкономно-истеричными.

Когда же не получалось подразумеваемого контраста, возникали иные принципы внутреннего соотнесения артиста с пародируемым. Например, когда Галкин изображал Путина, внутреннее действие получалось о том, как думающий интеллигент воспринимает думающего чиновника. Одним словом, в лучших пародиях Максима Галкина содержались элементы диалога разных поколений и разных социальных слоев.

И возможен такой диалог был потому, что собственной персоной Галкин воплощал отнюдь не типичный образ артиста и баловня богемы, но скорее юношу из делового мира. Компактный, как улучшенный дизайн. Стерильный, как после евроуборки. Тщательно подстриженный, как английский газон. Иногда в очечках – не для зоркости, а для стильности. В то же время со своей густой длинной челкой и несколько вытянутым овалом лица Галкин немножечко походил на очень интеллектуального ослика. (Бывают сходства с животными, которые до того объективны, что не должны обижать, будь то сходство Марка Захарова с нахохлившимся умным попугаем, Филиппа Киркорова – с ламой, обладающей аналогичным разрезом черных глаз и пушистыми-препушистыми ресницами.) Что придавало трогательности образу преуспеяния.

Галкин был похож на представителя интеллектуальной и престижной, а главное, очень современной профессии. То ли очень высокооплачиваемый клерк. То ли очень квалифицированный адвокат, прячущий ушлость за внешней корректностью. То ли владелец или даже изобретатель новейших электронных технологий – такой прекрасно знает, от чего на самом деле зависят и политика и политики.

Симптомы Нарцисса

И все бы хорошо. Но пародия – штучный товар. На поток не очень-то поставишь. У нас ярких политиков и звезд столько нету, чтоб на Галкина напастись.

А звезда в нашем мире – не тот, кто высоко парит, но тот, кто часто мелькает.

И начались игры в универсализм...

Главное при карьерном росте – не останавливаться и не очень капризничать. Надо петь – пой. Надо дуэтом с примадонной отечественной эстрады – пой дуэтом, старайся. Будь или не будь, а рот вовремя открывай.

И Максим Галкин старался. Но все хоть чуточку разбирающиеся в музыке люди закатывали глаза и делали страшные физиономии, когда речь заходила о Галкине в «Будь или не будь». И в один прекрасный момент я поняла, что эта реакция на поющего Галкина напоминает мне другую реакцию – на поющего Баскова.

Только Баскову что – он кроме как вот так петь все равно больше ничего не умеет. А за Галкина было обидно, потому что Галкин умел и умеет много всего другого. Наличие интеллекта и критического чутья могли бы ему подсказать, где пролегают границы допустимого для профессионала. И потом, звание пародиста обязывает самому не становиться потенциальным объектом пародирования. Но в дуэте «Будь или не будь» Максим Галкин сделал первый шаг в сторону от своей непогрешимой виртуозности.

Понятное дело, Максим Галкин тут ни при чем, он просто был взят в самую глобальную раскрутку современным шоу-бизнесом. И пошли-поехали побочные результаты...

Звезде положено не вылезать из телевизора. И Максим Галкин взялся вести игровое шоу «Кто хочет стать миллионером?». Сначала он делал это с настроением «Прикажу себе стать шоуменом!», а потом – «Кто хочет быть миллионером, тому приходится быть и шоуменом».

Не важно, как происходил и происходил ли срыв Галкина в марте на съемках этого шоу и состоится ли его реальный уход с роли ведущего «Кто хочет стать миллионером?». Очевидным остается то, что в таком проекте душа у Галкина не поет. (У Диброва когда-то пела.) Все слишком регламентированно и однообразно. Не развернешься.

Чем шоумен радикально отличается от актера? Актер перевоплощается, проживает судьбы разных героев, существует в разных сюжетах. Шоумен делает самого себя объектом всеобщей демонстрации и комуникации.

Это отдельный талант – быть интересным в образе самого себя или в придуманной себе маске. Обладает ли им Галкин в достаточной мере, сказать трудно, внятный образ пока не складывается. Во всяком случае, в качестве актера, примеряющего на себя образы других людей, Галкин гораздо органичнее и содержательнее.

Но звездная жизнь продолжается. И с новогоднего периода Максим Галкин перешел в режим хронического бенефиса Максима Галкина. И вот на майские праздники на Первом канале состоялся бурный поп-шабаш.

Кого там только не наприглашали. С кем только не выступал Максим Галкин. И анекдоты рассказывал вместе с тем, кто их всегда и везде рассказывает. И по-французски быстро говорил, чтобы получился аттракцион. И рэп изображал. И с Аллой Борисовной за столиком посидел, пообщался. В общем, был в роли «играющего» хозяина студии.

А студия, благодаря количеству артистов и разнообразию популярных жанров, походила на какой-то эстрадный Ноев ковчег. Вообще в таких глобальных сборах медийных лиц есть что-то от стихийного бедствия, от мирового катаклизма в цивилизационной упаковке. Так вот, Максим Галкин выступал человеком, который внутри этой упаковки хочет и эстрадный мир... показать – и себя... тоже показать.

Пора сформулировать суть эволюции Максима Галкина. Из человека иронично дистанцированного он превратился в человека, варящегося в общем соку формата. Из автора образов он превратился в транслятора чужих образов. Из человека играющего он превратился в человека, играющего в игры телешоу на полном серьезе.

И даже его внешность и манеры претерпели не слишком заметные, но значимые метаморфозы. Волосы стали длиннее – на полпути к прическам Андрея Малахова. Жесты все мягче. Интонации все сильнее напоминают Ренату Литвинову, которую Галкин пародирует. Но некоторую долю жеманства сам же и перенимает...

Только не надо думать: куда она клонит? Я совсем о другом. Симбиоз мужских и женских проявлений в рамках одного сценического образа, пикантная приправа из свойств противоположного пола – в числе традиционных приемов на эстраде.

Тут и длинные волосы певцов, и слишком короткие стрижки у женщин, всяческие переодевания, обнажения, макияж, пластика, наконец, тембр голоса. Игра в разрушение границ пола стара, как человеческая культура. Максим Галкин берет на вооружение чуть-чуть из атрибутов этой игры. К мужскому началу, которое доминировало в его образе в начале карьеры, Галкин начинает примешивать черты женского начала. В результате из человека, который демонстрирует свои артистические возможности, Максим Галкин трансформируется в человека, который демонстрирует себя самого. И без ума от себя. И рад, что нравится окружающим.

И это грозит стать главным содержанием его жизни на телеэкране. И этот личный нарциссизм Максима Галкина идеально вторит нарциссизму нашего телевидения, которое излучает восхищение собой и повышенный интерес к соблюдению своих интересов.