И вот, когда терпение Казановы почти иссякло, и он приготовился паковать чемоданы - грянуло. Граф Панин (воспитатель наследного принца Павла Петровича) дал понять, что у венецианца есть возможность встретиться с императрицей. Для этого нужно будет в условленный день, как можно раньше, явиться на утреннюю прогулку в Летний сад. Что ж, трепеща, как тигр, Казанова пришел в сад задолго до нужного часа, и принялся в полном одиночестве бродить по аллеям и разглядывать статуи.

Вид статуй, сделанных из дурного камня, ничем не привлекал глаз Казановы, но, читая надписи, выбитые на постаментах, он стал посмеиваться, пока не разразился громким хохотом. На плачущей статуе варвар высек имя философа Демокрита, а на смеющейся - Гераклита. Длиннобородый старец именовался именем поэтессы Сапфо, а старуха с отвисшей грудью значилась под именем арабского мудреца Авиценны.

И надо же! Именно в этот момент в конце аллеи появилась императрица в сопровождении фаворита Григория Орлова, графа Панина и двух фрейлин. Она издали уловила насмешливое состояние гостя и, поравнявшись с Казановой, (тот втиснулся спиной в стриженый кустарник, чтобы пропустить процессию) замедлила шаг, взглянула в лицо Казановы (наконец-то!) и спросила с улыбкой: как он находит красоту статуй?

От его ответа зависел успех всей его поездки в Россию и Казанова, мгновенно просчитав варианты, решился сказать правду. Он пошел ва-банк! Пристроившись следом, Казанова с сарказмом заметил: что статуи видно поставили, дабы одурачить глупцов или посмешить тех, кто немного знает историю.

Ответ иностранца задел императрицу, она любила свой Летний сад, но, принимая вызов, ответила правдой на правду:

- Я знаю единственное, - отвечала Екатерина, - что дорогую мою тетю (т.е. императрицу Елизавету) обманули, но она не изволила разбираться в сих плутнях (т.е. считала ниже своего достоинства замечать обманщиков), и мне бы следовало перенять это правило, но вот видите, я же общаюсь с вами, хоть вы не считаете зазорным разоблачать плутни, потому что плутни - ваш конёк.

На этом, скорее всего разговор был бы окончен, Казанова сильно рисковал, высмеивая Летний сад, но, задетая за живое, Екатерина продолжила разговор, и риск Казановы оказался оправданным.

Императрица спросила, чего еще смехотворного гость отыскал в России, на что Казанова ответил часовым (!) рассказом о том, что нашел примечательного в Петербурге. Казанова хорошо знал предмет разговора, он умел наблюдать и много ездил. Но самой тонкой лестью Екатерине был его упрек в сторону прусского короля, который «никогда не дослушивал до конца ответ на вопросы, кои сам же задавал». Императрица улыбнулась и впервые захотела продолжить общение дальше.

- Почему я никогда не вижу вас на куртаге (музыкальном концерте)? - спросила она.

Казанова втайне вздрогнул от такой удачи. Выслеживая императрицу, он однажды подслушал ее слова, о том, что она скучает от музыки. И вот минута настала:

- Увы, государыня, на свою беду я не люблю музыки - бросил он козырную карту.

- Я знаю еще одного человека, - рассмеялась Екатерина, - который не любит музыки.

И дала знак, что она довольна, что разговор окончен.

Казанова на крыльях вылетел из Летнего сада: почти два часа императрица разговаривала только с ним к вящей досаде мрачного глупца фаворита и к тайному удовольствию графа Панина, который был доволен своим протеже и наслаждался тем, что держит в руках паутину, в которую угодила императрица.

Казанова был уверен, что его насмешливый ум произвел впечатление, и стал тщательно готовиться к новой встрече, чтобы, наконец, показать полную силу своего интеллекта и втянуть императрицу в разговор об отмене юлианского календаря - главную цель своего приезда в Россию.

И такой случай представился уже после нескольких дней.

Граф Панин уведомил нашего авантюриста, что императрица очарована и уже дважды спрашивала о графе Фарусси. И он назвал день и час ее новой прогулки в Летнем саду. Казанова был точен. Войдя с небольшой свитой в сад и, заметив венецианца, Екатерина немедленно послала к нему молодого офицера из свиты, который передал Казанове ее повеление подойти.

Этот спор заслуживает того чтобы войти в золотые страницы русской истории.

Воспользовавшись тем, что день выдался пасмурным, Казанова сказал, что погода в России не совпадает с истинным календарем, по которому живет вся Европа, и потому русские ждут тепла, когда его рано ждать или готовы кутаться, хотя лето еще не кончилось.

- Это верно, - согласилась императрица - ваш год на 11 день старее.

- Не было бы деянием достойным Вашего Величества, принять григорианский календарь? Все протестанты с тем примирились, да и Англия, отбросив четырнадцать лет назад 11 последних дней февраля, выгадала на этом несколько миллионов. При таком всеобщем согласии Европа дивится, что старый стиль все еще существует в стране, где государь и глава церкви, и Академия Наук в одном лице.

Императрица задумалась, собираясь ответить, как вдруг отвлеклась вниманием на двух подходивших фрейлин, и велела их подозвать.

- В другой раз я охотно продолжу разговор наш, - сказала она и оборотилась к дамам.

Казанова подосадовал, что случайность помешала интеллектуальной атаке, но вскоре понял, что встретил интриганку не меньшего ранга, чем он сам: в тот момент Екатерина была не готова к серьезному разговору. Разыграв сценку в саду, она на самом деле взяла передышку, и через десять дней вдруг поманила нашего героя очаровательным жестом:

- Я не успела тогда договорить, сударь, так вот, ваше желание увеличить славу России приобщением к григорианскому календарю исполнено, - ошеломила императрица Казанову, - отныне на всех письмах, которые мы отправляем в другие страны, на всех важных законах, мы, подписываясь, ставим две даты, одну под другой, и все теперь знают, что та, что на 11 дней больше, дается по новому стилю.

- Но, - перебил Казанова, который съел собаку в этом вопросе, - к концу века разница вырастет до 12 дней!

- Отнюдь, - ответила Екатерина, - все уже предусмотрено. Последний год нынешнего столетия, который по григорианской реформе не будет високосным, таким же не високосным будет в России. А посему никакой разницы, по сути, между нами не будет. Убавив эту малость, мы воспрепятствуем увеличению ошибки. Не так ли?

Казанова потрясенно слушал императрицу.

- Даже хорошо, - сказала она, - что ошибка составляет именно 11 дней, ибо именно столько прибавляют всякий год к лунной эпакте, и мы можем считать, что у нас та же эпакта, что в Европе, но с разницей в год. А последние 11 дней тропического года они совпадают. Что касается празднования Пасхи, то пусть говорят, что хотят! У вас день равноденствия 21 марта, у нас 10 марта, и все те же споры с астрономами. То вы правы, то мы. Ибо равноденствие частенько запаздывает или наступает раньше на день, два или три. Но когда мы уверены в точности равноденствия, то мартовский лунный цикл становится пустяшным делом. Видите, вы не во всем согласны даже с евреями, у коих лунное исчисление точно соответствует солнечному.

Она взяла маленькую паузу, чтобы насладиться ошеломленным видом собеседника.

- В конце концов, разница в праздновании Пасхи не повреждает общественный порядок, не смущает народ, не вынуждает переменять важнейшие законы.

- Суждения Вашего Величества исполнены мудрости, - сказал Казанова, пытаясь перехватить интеллектуальную инициативу, - но как быть с Рождеством, которое...

- Да, - перебила императрица, - только в этом Рим прав, ибо вы, если я правильно поняла, хотели сказать, что мы не празднуем Рождество в дни зимнего солнцеворота, как должно. (Казанова обреченно кивнул: именно это он и хотел сказать). Нам это ведомо. Но позвольте вам заметить - это сущая безделица. Лучше допустить сию малую оплошность, чем нанести моим подданным великую Обиду, убавив разом на 11 дней календарь! Этой поправкой мы лишим дней рождения или именин два или три миллиона душ, а пуще того - всех русских, ибо знаю, что они скажут. Скажут, что я по великому тиранству убавила им всем срок жизни на 11 дней. Да, в голос сетовать не будут, сие здесь не в чести, но на ухо друг другу будут твердить, что я в Бога не верую и покушаюсь на непогрешимость Никейского Собора (на нём было принято решение о принятии юлианского календаря). Столь глупая хула отнюдь меня не рассмешит (императрица шпилькой отвечает на смех Казановы в Летнем саду). У меня найдутся и более приятные поводы для веселья (например, вспоминать выражение вашего лица в сей момент).

«Она насладилась моим удивлением и оставила пребывать в нём».

Пишет потрясенный Казанова в своих мемуарах.

Три последующих дня он пытается разузнать, кто сумел так блистательно наставить императрицу для разговора о смене календарей и узнал по секрету от графа Олсуфьева, что императрица, отложив многие дела, несколько дней читала труды на эту тему и прекрасно подготовилась к разговору, каковому сумела придать тон беседы вскользь, между делом.

Одним словом, наш герой был посрамлён.

Оставив мечты покорить умом императрицу, которая сама проявила выдающийся ум, Казанова стал собираться в дорогу, но неожиданно был вызван в Зимний дворец, где императрица гуляла на первом этаже (на улице шел дождь).

С очаровательной улыбкой Екатерина Великая добила нашего героя, блистательным анализом тех астрономических условностей, которые заключает любой календарь и Григорианский, и Юлианский.

«Меня смех разобрал (шпильки по поводу хохотка Казановы в Летнем саду все еще не иссякли) - сказала императрица, - несколько дней назад, когда я поняла, что, отменив високосный год, человечество получило бы лишний год только через пятьдесят тысяч лет, за это время пора равноденствия 130 раз отодвигалась бы вспять, пройдясь по всем дням в году, так, что Рождество пришлось бы за этот период десять тысяч раз праздновать летом!»

Казанова только потрясенно соглашался; он понял, что уничтожен.

Последний удар императрицы свидетельствует о том, что Екатерине все-таки удалось разведать, кто на самом деле проник в Россию под маской графа Фарусси кавалера де Сейнгальдта. Возможно, на это тайное расследование были брошены немалые силы и средства.

Вот это место в мемуарах Казановы:

«Она завела разговор о нравах венецианцев, их страсти к азартным играм и спросила к слову, прижилась ли у нас генуэзская лотерея».

Как мы убедились «к слову» Екатерина Великая никогда ничего не спрашивала, все ее вопросы это ловушки, результат обдуманной информации. Изобретателем генуэзской лотереи был сам Казанова! Привить эту лотерею в России была вторая глобальная цель его приезда в Петербург.

Казанова насторожился.

Но слова императрицы прозвучали как приговор.

«Меня хотели убедить, - сказала она, - чтоб я допустила лотерею в моем государстве, я согласилась бы, но токмо при одном условии, что наименьшая ставка будет в один рубль (значительная сумма по тем временам), чтобы помешать играть беднякам, кои, не умея считать, и по глупости, решат, что легко угадать три цифры.

После сего изъяснения, из глубокой мудрости проистекающего, я мог только покорнейше кивнуть. То была моя последняя беседа с великой женщиной, умевшей править 35 лет, не допустив ни одного существенного промаха».

Так подвел черту под своим путешествием в Россию великий авантюрист.

Через несколько дней Казанова дал прощальный ужин на 30 персон в Петергофе с фейерверком (все за счёт купца Мелиссино), перед этим он препоручил свою русскую рабыню Заиру заботам нового покровителя некого богача Ринальди, вернул ключи от квартиры хозяину, сел в дормез (вместе с новой любовницей госпожой Вальвиль) и выехал из Петербурга. Стоял октябрь 1765 года. Дождь испортил все дороги, и до Риги Казанова добирался целую неделю. Затем еще четыре дня езды до Кенигсберга, где наш герой расстается с Вальвиль.

И вот последний штрих русской эпопеи:

«В Кенигсберге, я продал дормез и, оставшись один, нанял место в карете и поехал в Варшаву. Попутчиками моими были три поляка, говоривших только по-немецки, от чего я изрядно скучал все шесть дней, что длилось сие пренеприятнейшее путешествие»

Екатерина Великая скончалась в 1796 году. Казанова пережил ее на два года.

Узнав о смерти русской императрицы, он вдохновенно записывает в своих мемуарах посмертный разговор с умершей повелительницей. Екатерина Великая оказалась единственной женщиной в его жизни, которая не поддалась чарам Казановы.