Федеральный канцлер о защите немецких предприятий от нежелательных зарубежных инвесторов, о роли европейских чемпионов, о политических расхождениях с президентом Франции Николя Саркози. Интервью с Ангелой Меркель.

- Госпожа федеральной канцлер, правящая коалиция ведет интенсивные дебаты о защите немецких предприятий от некоторых иностранных инвесторов. Вы пошли на это сознательно?

- Мы договорились о проведении дебатов внутри коалиции, так как появились вопросы, связанные с иностранным участием в экономике. Как вести себя с государственными фондами, которые все чаще ищут возможности для инвестиций в Германии? Какова допустимая мера иностранного влияния в стратегических областях? Принципиальные соображения по этому поводу высказывают федеральная канцелярия, министерство экономики и министерство финансов.

- Какова специфика проблем, связанных с иностранными государственными фондами?

- Тут встает вопрос, есть ли связь между приходом в экономику государственного фонда и политическим влиянием. Целью частных капиталовложений являются те доходы, которые приносит капитал. Если же деньги идут из рук государства, то тогда это не всегда единственный мотив. Поэтому Кох, премьер-министр Гессена, потребовал для определенных областей прозрачности подобных инвестиций и создания разрешительного механизма. Федеральное правление ХДС внесет осенью предложение об изменении законодательства. Эту меру, однако, не нужно путать с ограничением для любых инвестиций.

- Не встает ли таким образом Германия на особый путь?

- Германия принадлежит к тем немногим странам, где не существует практически никаких ограничений – кроме оборонных технологий и криптографии. У других стран есть гораздо более действенные инструменты, чем в данный момент у нас. Во Франции, например, определены и защищены стратегические области экономики. В США тоже имеются серьезные контрольные механизмы. Иными словами, вопрос заключается в том, должны ли мы привести наши инструменты в соответствие с международной практикой наших партнеров.

- Разве между государственными фондами и просто иностранными инвесторами нет огромной разницы?

- Да, разница есть. Как уже было сказано, государственные фонды могут преследовать также политико-стратегические цели, что может обернуться проблемой для отдельных областей. Здесь мы не можем позволить себе быть наивными. Речь идет, например, о создании механизмов, прописанных в законе о внешней торговле или в каком-то другом, при помощи которых государство будет вправе рассматривать отдельные сделки и в сомнительных случаях реагировать. Но мы должны обсуждать это не только в Германии, но и в рамках Европы. Потому что в долгосрочной перспективе такой лоскутный ковер из различных национальных законодательств – это не самый лучший путь для Европы.

- Разве на саммите "большой восьмерки" не было сделано все возможное для принципиальной либерализации условий для зарубежных инвесторов?

- Мы хотим снять барьеры для инвестиций в Европе и во всем мире. Однако нужно принимать во внимание и фактическое положение вещей. Например, американское правительство поставило свою подпись под этим положением в итоговом коммюнике саммита, но, тем не менее, сегодня в США невозможно приобретение медиакомпании, из какой бы свободной страны не происходил инвестор. Поэтому обоюдность для меня является решающим параметром, на который в будущем мы будем обращать более пристальное внимание. Просто нам в качестве стимула нужны организационные рамки для объединенной и в первую очередь социальной рыночной экономики, чтобы другие открывали свои рынки настолько, насколько это сделали мы. Негоже, чтобы одни широко распахивали двери, а другие возводили все более высокие барьеры.

- Что все же вы собираетесь делать с такими странами, как Россия? Энергетический концерн Eon имеет право на долю в "Газпроме", а в обратном направлении это же становится проблемой?

- Но ведь есть российский банк, который приобрел 5% акций EADS. "Газпром" сотрудничает с Schalke 04. То есть дело вовсе не в том, чтобы перекрыть путь любому российскому инвестору. С другой стороны, я не слышала, чтобы иностранному предприятию было позволено обладать контрольным пакетом акций в отрасли, которая считается в России стратегический. Наоборот, ситуации, подобные прецеденту Shell, показывают, что в уже имеющихся случаях обладания контрольным пакетом акций собственнику приходится его сокращать.

- Должна ли эта обоюдность действовать также внутри ЕС?

- Внутри ЕС я предпочла бы дебаты о сокращении государственного влияния в экономике. Ведь общий рынок означает, что больше не может существовать никаких различий между немецкими и испанскими покупателями. К сожалению, на практике, как показали недавние примеры, порой это выглядит иначе.

- Какие области вы бы отнесли к стратегическим? Только те, которые затрагивают оборону, или, как считает федеральный министр финансов, также и банковскую сферу?

- Банковский сектор – это, безусловно, центральная область немецкой национальной экономики. Его мощь определяет также возможности финансирования других секторов. Тем не менее, государственное вмешательство в права собственника всегда требует очень серьезных оснований, которых в финансовом секторе я не вижу. Я остаюсь верной высшему принципу: я не хочу препятствовать росту экономики и буду продолжать агитировать весь мир за то, чтобы другие шире открывали свои рынки. Ведь пользу от этого получат немецкие предприятия, чья активность распространяется на весь мир.

- Можно ли охарактеризовать вашу позицию как "активную промышленную политику"?

- Хорошая промышленная политика требует рамочных условий. Мы должны обращать внимание на то, чтобы предприятия в долгосрочной перспективе могли продолжать развивать свой потенциал. Поэтому в Европе я выступаю за то, чтобы говорить о европейской конкурентоспособности в рамках Лиссабонского процесса. Впрочем, в социальной рыночной экономике всегда нужно было искать золотую середину между регулированием и доверием к рыночным механизмам. Сегодня национальное законодательство о картелях глобализованный мир уже не удовлетворяет. Даже в соответствии с европейским законодательством о картелях нам на национальном уровне приходится пересматривать, например, определение о господствующем положении на рынке. Мы должны ввести в юридические рамки то, что я называю новой социальной рыночной экономикой.

- Заступаетесь ли вы тем самым и за европейских чемпионов?

- Да, ведь на некоторых глобальных рынках они – единственная возможность для того, чтобы Европа осталась в игре, как показывает пример Airbus в авиационной промышленности.

- Не разочарованы ли вы тем, что другие либерализуют свои рынки недостаточно быстро?

- Да, в ЕС существуют области, где начавшаяся либерализация продвигается крайне медленно. Это относится, например, к рынку почтовых услуг. В данном случае еще несколько лет назад мы наметили, что в 2009 году ЕС откроет этот рынок. То, что в результате это случится позже, является проблемой для таких стран, как Германия, которая хочет осуществить либерализацию к 1 января 2008 года, потому что на это уже настроились новые конкуренты.

- Не свидетельствует ли пример EADS о том, как изменяется немецкая позиция? Раньше в данном случае вы всегда требовали отхода государства, а теперь активно вмешиваетесь в события.

- Никаких изменений курса нет. Мы хотели сохранить германо-французский баланс и поэтому помогали искать покупателя на 7,5-процентную долю Daimler. Мы как раз не пошли по пути непосредственного государственного участия. Мы также не распрощались с политикой приватизации телекоммуникационной отрасли или почты.

- Как вы считаете, Франция когда-нибудь сможет уменьшить государственную долю в EADS?

- Это было нашим общим предположением при создании EADS в 2000 году. Однако на деле в короткие сроки французскому государству сделать это достаточно трудно. Важным обстоятельством в настоящий момент является то, что обе стороны признают свою ответственность за программу Power 8 и реструктуризацию, нацеленную на то, чтобы предприятие смогло существовать в условиях рынка. И французский президент Николя Саркози, и я заинтересованы в том, чтобы предприятие продавало хорошие самолеты и зарабатывало на этом деньги. История Airbus продолжает оставаться историей успеха. Нам только остается следить за тем, чтобы не пропустить необходимость трансформации, если таковая возникнет.

- Если уровень имеет такой приоритет, разве это не означает вынужденные потери в эффективности предприятия?

- Нет, автоматической потери нет. Немецкая сторона уже давно предлагает создание эффективных структур. Я рада, что теперь об этом с французским правительством можно разговаривать. Речь идет о том, чтобы управление предприятием осуществлялось по предпринимательским, а не политическим соображениям, например, чтобы можно было принимать независимое решение об определенных мерах по реструктуризации.

- Надеетесь ли вы на успех в Тулузе?

- Было бы разумным, чтобы в ходе переговоров между участниками вырабатывались более эффективные структуры управления, которые сделали бы EADS более конкурентоспособным. Наша встреча в Тулузе может внести в это дело свой вклад.

- Это сказано достаточно мягко. По таким темам, как независимость Европейского центрального банка, вы высказываетесь более критично, чем Саркози.

- Уже во время французской предвыборной кампании я, имея в виду, в частности, Сеголен Руаяль, кандидата от социалистов, указывала на то, что у меня есть непоколебимое мнение в отношении Европейского центрального банка и его независимости. Расхождения по этой теме между Германией и Францией появляются не впервые. Более того, они сопутствуют всей истории Европейского центрального банка. Для Германии независимость ЕЦБ являлась основой принятия евро. Поэтому здесь никакой свободы для маневров.

- Но то, что Саркози продолжает требовать влияния стран еврозоны на курс Европейского центрального банка, все же показывает, как серьезно он к этому относится.

- Конечно, дискуссия продолжается именно потому, что евро сейчас очень окреп. Однако первейшей целью для меня является то, чтобы в итоге мы не получили более высокий уровень инфляции. Инфляция затрагивает прежде всего простых людей, не имеющих больших капиталов. Вопрос о стабильности цен – это для меня принципиальный вопрос.

- Вас лично волнует укрепление евро?

- В общем и целом нет. Было бы соблазнительно считать, что в долгосрочной перспективе мягкой валютой можно компенсировать отсутствие конкурентоспособности национальной экономики. Немецкий экспорт тоже рассчитывается в евро, и, тем не менее, немецкие предприятия являются чемпионами мира по экспорту.

- Вы хотите европейской дискуссии о промышленной политике. Нет ли здесь опасности, что Саркози привнесет в этот спор свою идею об экономическом правительстве ЕС?

- ЕС имеет рынок, общий для 27 государства. Я не вижу смысла превращать страны еврозоны в элитную группу нашего общего рынка. Однако и здесь я согласна с Николя Саркози: нам нужна дискуссия об улучшении экономической политики. Она должна вестись в рамках Лиссабонского процесса, то есть при участии всех 27 стран.