Стоит ли говорить, что такое повествование не может оставить равнодушным даже самого незаинтересованного слушателя? Ведь слова «от тенора-альтино до баса-профундо» - это, как минимум, звучит интригующе, если не сказать больше. Выяснится, что Михаил Турецкий подстать себе подобрал команду – такую же яркую, талантливую, искрящуюся и многогранную. Михаил Кузнецов – один из тех 9 солистов, которые вместе с Турецким делают шоу и превращают слушателей неискушенных в искушенных потрясающим вокальным мастерством, музыкальной образованностью и знанием своего дела, что сейчас встречается редко. По совместительству, Михаил Борисович Кузнецов - Заслуженный артист России, с «хрустальным» голосом, интересная, самодостаточная неординарная личность, с которой посчастливилось побеседовать о том, что такое «Хор Турецкого» и каково это – быть его солистом.

- 27 марта у Вашего коллектива состоялся благотворительный концерт для детей в ГКД. Какая программа была подготовлена для такой взыскательной публики как дети?

- Прежде всего, было несколько вокальных и танцевальных детских коллективов. В основе, конечно, – это сольный концерт Хора Турецкого: все наши произведения, когда-то спетые для детей, все, что мы писали из музыки к детским фильмам, мультфильмам. К лучшим мультфильмам, которые работали для нас в нашем детстве, и для современных детей, потому что качественное. Вот все это качественное мы собрали воедино, уместили в отведенное нам время и сделали такой продукт, который понятен сегодняшней аудитории. Причем, не обязательно только детской. Я, например, очень люблю мультфильмы. Все мы родом из детства, многие задерживаются в нем на всю жизнь. Это своеобразное восприятие мира. Непосредственность определенная, без тени на вызов, потому что дети, если им неинтересно – они уходят, отводят глаза и слушать или смотреть ты его уже ничем не заставишь. А взрослый может интерес сыграть, чтобы не обидеть, например, мотивация может быть разная.

- Можно сказать, что «Хор Турецкого» родоначальник в России такого интересного и нового жанра как музыкальная эклектика. Как на Ваш взгляд, у вас есть так называемые преемники, которые смогут достойно держать эту планку?

- Преемственность должна быть не только нас, как таковых, а нас, как носителей культуры. Ведь мы сами – преемники и последователи страны, которая вырастила и дала не только России, но и миру, такие имена как Чайковский, Рахманинов, Есенин, Маяковский, Блок, Толстой, Пушкин. Россия сама по себе очень талантливая страна. Многие государства были бы счастливы обладать сотой частью таланта России, где на квадратный километр столько дарований, но зато и конкуренция большая. И эта конкуренция должна быть «здоровой». Хочется, чтобы брало верх не только то, за что заплатили, и мы из вас звезду сделаем на 5-6 лет, а потом будет другая моделька. Публика ведь любит новые образы. Когда подход не такой, а более глобальный, качественный, можно не бояться, что ты стареешь, выйдешь в тираж. Я сейчас вспоминаю, когда работал в Московском Камерном Хоре под руководством Владимира Минина, поездку в Японию. Мы должны были выступать в женском колледже. Я спрашиваю организаторов: «А кого здесь готовят? - Девушек. - А что они будут делать?». Они даже не поняли вопроса, я уточнил, и мне отвечают – « Это колледж для мам. – Каких мам? – Для будущих мам»…Понимаете? К ним приезжают выдающиеся певцы, исполнители, музыканты, пианисты, скрипачи, вокалисты со всего мира. А зачем для будущих мам все это? Ну, извините, она же будет воспитывать ЯПОНЦА! Там такого подхода – «Родил, и на том спасибо!» - нет. Воспитание человека, его ориентация в современном мире начинается не после школы, когда он выбирает себе профессию, а гораздо раньше, еще даже до ясельно-детсадовского возраста. Вот такой должен быть подход, и, прежде всего, к молодому поколению. Тогда и преемники появятся.

- Возможен ли компромисс и творческая дискуссия в арт-группе, и если возможен, то насколько?

- Любые дискуссии, которые укладываются в схему «работодатель – наемный работник», приобретают положительный оттенок, и будут иметь место, потому что они работают во благо. Но как только ты начинаешь заболевать манией величия и руководствоваться собственными амбициями, которые разрушают эту связь, то это начинает разрушать и общую картину. Давайте разберемся, кто мы? Если ты певец, то ты с этой стороны, как бы в окопах. А если руководитель, то на командном пункте. Когда певец в окопах начинает командовать, становится непонятно, кто он. Иди на командный пункт! Как говорится, идите, создавайте свой коллектив и ведите его. Отвечайте за все. В рамках общего целого всегда есть компромисс, всегда можно договориться. Если кто-то из коллектива договариваться не хочет - он становится в оппозицию. Оппозиция – если она подкреплена амбициозностью - разрушает изнутри, а, извините, нам нужно созидание, разрушения нам не нужно. Не позволим разрушать!

- На мой взгляд, популярность бывает правильная и неправильная. Правильная – та, которая пришла после кропотливого труда и не являлась самоцелью. У «Хора Турецкого» «правильная» популярность. Как Вы считаете, повлияло ли это на репертуарную политику?

- Как Вам сказать… Музыкант, он властвует, в той или иной степени над душами, умами и сердцами своих зрителей и слушателей. И в этом как раз задача: облагораживая, не только давать «развлекалочку», но и заставлять думать, заставлять видеть себя со стороны. Тут главное – как у врачей – «не навреди». Когда развитие идет постепенное, человек ориентируется, прежде всего, на продукт, созданный, как в Древней Греции, по законам триединства: истина, добро и красота. Если эти три критерия в твоих мыслях и чувствах занимают основное, то ты не навредишь. Человек к тебе приходит, открывает свою душу, и когда туда лезут волосатыми руками, немытыми – можно навредить очень сильно. У нас есть религиозный блок – мы его выставляем небольшими фрагментами, чтобы не набить у кого-то оскомину, скорее пробудить интерес. Воспитательный момент совсем небольшой, ведь любая дорога, даже самая длинная, начинается с первого шага. Как говорят композиторы: главное – это первая нота, дальше уже проще. Делаем в этом направлении шажочки, а какая будет дорога у зрителей и слушателей – поживем – увидим. Конечно, происходит определенная демократизация творчества, привлечение публики. В то же время, никто никому ничего не навязывает. У нас есть, например, блок советских композиций. Можно ругать Александру Пахмутову, за песни про комсомол. Или песня «Звездопад». Вещь великолепная, красивая, красивые фантазии рождает, «звездопад, это к счастью, друзья говорят». Что в этом плохого? Тогда пели, и сейчас поют. Понимаете, грамотное произведение, грамотное! Главное – чтобы было качественно и грамотно, что, собственно, и есть.

- Как Вы считаете, должно происходить формирование репертуара: должен ли коллектив ориентироваться на свою аудиторию, или, наоборот, аудитория должна ориентироваться на коллектив? Как это происходит в «Хоре Турецкого»?

- Во-первых, мы никогда не берем в репертуар то, что нам самим не нравится. И судим-то по себе. Как мы составляли, допустим, «Спортивное попурри»: нам сказали – вспоминайте песни о спорте. Каждый сел, назвал, написал. Те песни, которые пересеклись, мы взяли на рассмотрение. Мы могли вспомнить только то, что звучало вокруг и запомнилось нам, нашим одноклассникам, ровесникам. Потом достанешь текст песни, думаешь, какой же куплет взять: вроде и этот хорош, и этот, а этот вообще замечательный! Может, взять 2 строчки отсюда и 2 отсюда? Ерунда какая-то получается. Нужен и войдет только один. А как же хочется все…Но, нет. Требуется держать себя в рамках формата. Что же касается ориентирования на кого-либо, то мы не настолько богаты, чтобы равняться только на свою публику. Это уже мега-звезды могут наплевать на все и иметь своих почитателей, которые их чествуют, поят и кормят. Я помню, еще в студенческие годы был абонемент в Консерваторию. Вот если Вы походите туда в течение полугода, то поймаете себя на мысли, что лица-то знакомые. Это определенный, очень небольшой контингент. О чем это говорит? С одной стороны – да, свои ходят, но, с другой - это замкнутое пространство, для определенной горстки людей, и отнюдь не большинства. А охватить-то других тоже надо! Никто специально задачей ориентации на какую-то аудиторию не ставит. Можно в принципе догадаться, что будет интересно одним и другим. Я вообще считаю, что навязывать никогда ничего не надо, все действительное – разумно, все разумное – действительно. Как вот какой-нибудь фильм, увиденный нами в детстве, в юности и в зрелости воспринимается совершенно по-разному. Если это качественный фильм, он будет работать на любую аудиторию и даже поколения. Вот, к примеру, композитор Зацепин и поэт Дербенев. «Есть только миг…» - грамотно написанная вещь, удовлетворит самый взыскательный вкус, разобравший эту песню с литературной точки зрения. И простой человек, который тавтологию, какие-то стилистические неточности и не заметит. Мастера искусств должны быть просто очень глубоко образованными и культурными людьми.

- У коллектива, занимающего эксклюзивную нишу в нашей стране, наверняка должны быть эксклюзивные почитатели. Как выглядит «Хор Турецкого» в глазах общественности – понятно, а какое лицо общественности и почитателей в глазах «Хора Турецкого»?

- Поклонники – это очень тонкий момент. Что такое поклонники? Есть те, которым просто что-то нравится, они приходят на концерты, радуются. Я никогда не откажу, когда у меня просят автограф, потому что понимаю - у этого человека задача хотя бы на миг даже просто рядом постоять. Ему не нужна роспись на клочке – я уверен, что через какую-то неделю или месяц клочок потеряется. Но останется с человеком то, что он посмотрел в глаза, что-то спросил, что-то я ему сказал, улыбнулся. Вот юное поколение, дети, тоже подходят, просят сфотографироваться, да пожалуйста, «а можно расписаться, а вы кто?». Я в детстве, в течение пяти лет пел в детском хоре Большого Театра. Мы все ходили, собирали на клочках подписи артистов. Но и наш хор там как артисты значились, поэтому было проще подойти к той же звезде. Сидит, я помню, Марис Лиепа, он нам расписывается, и дальше рисует фигурки. «– А что это? – Па де труа». Для меня осталось именно это. Тогда я не понял ничего, а сейчас понимаю, что где-то это и шутка, но сколько в этом изящества и какой-то хрупкости, может быть, наивность, непосредственность. К этому надо относиться нормально. А есть поклонники, которые пытаются преодолеть дистанцию между сценой и зрительным залом. Они что-то пишут, присылают какие-то подарки, поздравления….У каждого человека своя планка, каждый придерживается своей колокольни и бывают моменты, конечно, не очень корректные. Главное, я знаю – я никому не навредил, но контакты с поклонниками я пресекаю.

- На ваших концертах присутствует элемент так называемого перфоманса. Как вы соблюдаете призрачный баланс между шоу и вокалом, чтобы внимание зрителя в равномерной степени уделялось и тому, и другому?

- Я не считаю, что между этими понятиями можно проводить границу. Надо умело сочетать и то, и другое. Баланс между шоу и вокалом это тот самый пресловутый вопрос культуры, музыкальной и человеческой. У каждого солиста в нашем коллективе высшее музыкальное образование. Моя образовательная программа заняла 17 лет. Музыкальная школа – 8 лет (я занимаюсь музыкой с 6 лет), 4 года в училище и институт – 5 лет. И я бы осмысленными годами образования назвал, конечно, последние 9, потому что когда ты уходишь из общеобразовательной школы, то начинаешь уже ориентироваться на более конкретную специализацию, область. Все остальное после этих 9 лет – это реализация, что ты накопил, чему в жизни научился, что видел. Допустим, человека, который почитал Есенина и Пушкина, рифмы на уровне «ботинки-полуботинки» никогда не затронут, потому что у него есть с чем сравнить. А образование – это, опять же, учеба и знания не только того, что касается твоего инструмента, а о времени, о себе, об эпохе, о стилях, о жанрах, о направлениях, все, что мы называем музыкальной культурой, которая была до, и которая есть сейчас. Поэтому, думаю, шоу и творчество – это единое целое, во всяком случае, для нашего коллектива, и на сегодняшний день они идут рука об руку. Как раз баланс – это вопрос нашей (я как часть целого) музыкальной культуры. И она выдерживает этот баланс. Ниже ватерлинии нельзя опуститься.

- «Хор Турецкого» существует уже 17 лет, а пресса стала уделять внимание сравнительно недавно. Как происходило привыкание к общению с журналистами?

- Всему приходилось учиться по ходу, и, прежде всего, Михаилу Турецкому. Он за все отвечающий, и только у него, как у человека на командном пункте, есть этот взгляд – он видит обратную сторону луны. У солистов же свой плацдарм, то, чего не видит он – в этом помогаем мы. А общение с журналистами, со зрителями, с публикой - это ведь тоже составляющая часть нашей профессии. Надо учиться грамотно излагать свои мысли, правильно себя держать и вести. Этим нельзя пренебрегать. Например, на пресс-конференции руководитель не один отвечает на вопросы, а может спросить у журналистов - с кем вы будете говорить? Любого можно выбрать, ни за кого стыдно не будет. И это ему в кайф, что он является не «Карабасом-Барабасом», с ним люди, которые тоже все это создают и поддерживают. Ведь в качественном пироге много слоев. Там коржик есть, там прослойка одна, вторая. Дешевый торт – это более-менее корж, и сверху что-то, а все остальное – наполнители. Они могут быть разноцветными, но это ведь химия, краска. «Хор Турецкого» - это торт, в котором вкусен каждый, отдельный взятый слой и ничего общего с наполнителем не имеет. Каждый из нас может достойно представить лицо коллектива. Сам я специально встреч с журналистами не ищу, но отношусь с уважением к труду человека, который мою скромную долю в работе коллектива пытается выразить словами. Это помогает и мне самому узнать себя. Рассказывая Вам, в тоже время, рассказываю и себе, еще раз проворачиваю в голове то, за что я в ответе и что является по жизни моим кредо. Даже еще раз в этом убеждаюсь. Говорить и общаться, заполнять тот самый вакуум вопросов, который возникает у публики – это и моя профессия тоже. И от меня зависит во многом, чем этот вакуум будет заполнен, какой информацией – левой, правой, желтой, белой. В этом плане, мы с Вами занимаемся одним делом для той публики, которой будет что-то интересно, и, прочитав, она для себя что-то прояснит. Во всяком случае, если не обо мне лично, то, может быть, в моем лице о коллективе. Я глубоко уверен, что это правильный подход, потому что вот в этом-то как раз и дано развитие. Любая остановка, почивание на лаврах – это деградация. Человек остановился, он вроде бы не идет назад – но от него уходит жизнь.

Когда я был в Норвегии, меня очень интересовало – что такое фьорд? Это разлом в гористой местности сейсмического происхождения, заполненный водой, который может быть длиной в 100-200 км. Но почему не река, а именно фьорд? Дело в том, что это всегда тупик, он никуда не приводит и никуда не впадает. Он может длиться километр, но это тупик и не более, чем тупик. Ты плывешь, развиваешь феноменальную скорость, но знай, что рано или поздно упрешься. А фьорд ведь может быть длиною в жизнь. В конце жизни ты приходишь и вдруг понимаешь, что всю жизнь не туда шел. А плыть назад времени не хватит. Здесь уже драма. Не так жил, не так все спланировал, а могло сложиться совсем по-другому! Поэтому надо чаще смотреть на себя, чаще общаться с публикой, с журналистами, с окружением, когда нужно спросить – а не во фьорде ли я уже?