То, что выглядело на экране так естественно, легко и непринужденно, что, казалось, рождалось прямо "здесь и сейчас", на глазах изумленного зрителя, все же имело своего автора. Им был режиссер Евгений Гинзбург.

Его имя гарантировало успех любого проекта. Но по-настоящему его дар проявлялся в музыкальном кино. Гинзбург был ответом американским мюзиклам. То, что он делал тогда, невозможно повторить сегодня. А его картины телеканалы "крутят" до сих пор и собирают зрительскую аудиторию.

В Израиль уважаемого мэтра привела причина весьма достойная - он вместе с десятилетним сыном Сашей представлял на "Московской синематеке", которая проходила в рамках Ашдодского международного фестиваля кино и музыки, два своих новых музыкальных фильма - "Бедная крошка" (по мотивам "Дюймовочки" Андерсена) и "Анна" (по мотивам пьесы Островского "Без вины виноватые". (О "Московской синематеке" надо сказать отдельно - у Аркадия Крумера, ее организатора, получилось действительно нечто фантастическое. Это был настоящий праздник российского кино. А гала-концерт на открытии мог бы сделать честь и Московскому кинофестивалю. А каких звезд ему удалось собрать и какие фильмы - это вообще тема для другого разговора!

Мы беседовали с Евгением Гинзбургом в холле ашдодской гостиницы, где жили участники фестиваля. А маленький Саша не мог дождаться, когда же наконец-то он сможет с папой отправиться на море.

- Уважаемый Евгений Александрович, как в вашей жизни появилось музыкальное кино? Далеко не каждому по зубам этот жанр.

- В моей жизни все происходит вот как-то само по себе. Я ни в коем случае не собирался становиться музыкальным режиссером. Наоборот. Я позиционировал себя как режиссер серьезного драматического театра. Но так сложилась судьба. Я учился в Тбилиси у великолепного мастера Михаила Ивановича Туманишвили, ныне покойного, и нисколько не задумывался о карьере развлекательной. Но когда я заканчивал институт и пришло время трудоустраиваться, меня в Грузии никуда не брали. И вот тогда на телевидении появилось окно в музыкальной редакции, в эстрадном отделе. С этого и начались мои приключения в области шоу-бизнеса, и так вот на всю жизнь на мне и осталось клеймо режиссера-развлекателя.

- Стоит актеру сыграть хорошо и ярко какую-нибудь роль, как его начинают эксплуатировать именно в этом амплуа. С вами, как с режиссером, похоже, произошла та же история? Вам никогда не хотелось выйти за рамки жанра?

- Я практически каждый год в "прошлой жизни" делал попытки вырваться из этого замкнутого для меня круга, потому что, в принципе, я не имею музыкального образования. Ну, есть врожденный слух, есть музыкальный вкус. Но это не значит, что я хотел бы посвятить этому свою жизнь. Но у меня ничего не вышло. После одной развлекательной программы, которую я делал для Москвы из Тбилиси и которая имела огромный успех (там впервые в качестве ведущего попробовал себя Буба Кикабидзе, который тогда был барабанщиком в ансамбле "Орэра"), меня перевели в Москву. Я попал на Центральное телевидение Советского Союза, тоже в музыкальную редакцию. И там и остался.

- Так и не получился у вас роман с кино…

- Кино у меня не получилось. К счастью, редактор музыкальной редакции Борис Пастернак…

- Однофамилец?

- Нет, родственник, но называться Борисом Пастернаком, работая в музыкальной редакции, было странно. Поэтому он взял фамилию матери в качестве псевдонима и стал Борисом Пургалиным. Он предложил мне делать вместе с ним, как он тогда сказал, в начале 70-х, "шоу". Слова "шоу" тогда как бы не существовало.

- Откуда он его взял?

- Он вообще удивительный человек. Он всегда бежал "впереди паровоза". Он сказал, что он придумал такое вот шоу под названием "Бенефис", где главным героем будет популярный артист, который собирает друзей. И это обязательно будет либо театральный, либо киноартист, и будут только его коллеги и друзья. Так мы и начали, и первый "Бенефис", который мы сделали, был "Бенефис" Крамарова. Вот это было для меня все-таки первое кино. Потому что я дорвался до настоящих артистов.

Это было для меня огромное счастье. Я наконец стал делать кино. Но - на телевидении.

- Было несколько очень успешных "Бенефисов", я их по сей день помню - с Гурченко, с Мартинсоном, с Ларисой Голубкиной - почему они вдруг закончились?

- Дело в том, что мы делали одну программу в год. Редко - две. И, занимаясь этим, мы понимали, что нельзя стоять на месте, надо как-то развиваться, и вместе с Борисом Пастернаком-Пургалиным мечтали о том, что будем делать телевизионные мюзиклы, основанные на серьезной драматургии. Первым успехом был "Бенефис" с Голубкиной, это, как известно, "Пигмалион". Дальше мы планировали работать с Олегом Борисовым над "Трехгрошовой оперой", с Андреем Мироновым - над "Шерлоком Холмсом и доктором Ватсоном", с Леоновым мы мечтали о "Бравом солдате Швейке", и так далее. Все это мы предложили руководству, как наши планы на несколько лет. Но нам сказали - "нет".

- Почему?

- Нам сказали - делайте то, что вы делали. Но мы как-то переросли, знаете, штанишки эти, и мы решили закончить "Бенефисы" сами.

- И чем же вы решили тогда заняться?

- Дело в том, что серия "Бенефисов" и "Волшебный фонарь" организовали на телевидении группу очень сильных профессионалов вокруг нас двоих. Это - фантастическая команда операторов, сегодня все эти операторы - звезды, которые очень востребованы. У нас был потрясающий звукорежиссер, Владимир Виноградов, совершенно грандиозный, создавший, собственно, профессиональный звук на телевидении. И по технологии, и творчески - это целая школа. И так далее. И чтобы не потерять эту группу, и единомышленников, и друзей, мы решили создать новый проект, и это был "Новогодний аттракцион".

- Это имело еще более фантастический успех, чем "Бенефисы". Я его тоже помню. Там была Пугачева.

- Там впервые как телеведущая выступила Пугачева вместе с ныне покойным Игорем Кио. Мы его делали с огромным удовольствием. Тем более это было интересно мне, потому что я безумно люблю цирк и хорошо его знаю и понимаю. И для меня было огромным счастьем работать в цирке и попробовать соединить цирковое искусство с музыкальным. Это было очень интересно и невероятно востребовано. Мы сделали три аттракциона. Один - в Цирке Никулина, и два - в Цирке на проспекте Вернадского. Они отличались кардинально, потому что Цирк на проспекте Вернадского - это совершенно фантастическое сооружение, построенное к Олимпиаде. Это пять сменных манежей, вода, лед и вообще нечто. 3500 зрителей. Успех был колоссальный, работать было безумно интересно, но очень трудно. Потому что нам давали всего лишь пять рабочих дней рабочих на все - на постановку и на съемку.

- Пять дней???

- Пять дней. Три дня репетиций и два дня съемок. Я просто физически не выдерживал этого. Но за это еще и платили сущие копейки. Скажем так, мы делали это за зарплату, потому что гонорар был символическим. И в конце концов я отказался. Я сказал, что я больше не могу и если вы не измените отношение к проекту, то я прекращаю в этом участвовать. Не изменили.

- Чем же вы занялись тогда? Я просто не представляю себе, что еще может быть интересно для человека, снявшего "Бенефис" с Мартинсоном и "Новогодний аттракцион" с Аллой Пугачевой?

- К тому времени Люся Гурченко получила карт-бланш делать то, что она посчитает нужным. Она снялась в "Старых стенах", который имел успех и на правительственном уровне. Ее наконец признали. А я с ней подружился, снимая "Бенефисы", и в частности ее "Бенефис". И когда она получила право сделать картину с режиссером, которого она выберет сама, она позвала на "Мосфильм" меня. Для меня это стало самым главным событием в моей жизни.

- Это - Чапек…

- Это - Чапек, это - "Рецепт ее молодости", или "Средство Макропулоса". Пьесу эту ей предложил я. Она за нее схватилась, и мы начали работать. Картина снималась нелегко, но это было счастье. Это было счастье, большое кино, совершенно другая жизнь. Не телевизионная, хотя многое из телевидения я взял "с собой" - дисциплину, умение работать и соображать очень быстро, быстрее, чем кинематографисты. Поэтому, кстати, я был передовиком производства, за что меня очень не любили на "Мосфильме". У нас была огромная дневная выработка, и мы шли, опережая график. Группа постоянно получала премии, и все такое. Когда картина закончилась, она имела совершенно оглушительный успех. Из 37 голосов за высшую категорию этой картине проголосовало 36 человек. Среди них был Григорий Чухрай, Иосиф Хейфиц, Эльдар Рязанов и так далее. Для меня это было не просто признанием, а счастьем и чудом, у меня просто "выросли крылья". Я получил около двадцати сценариев, мне предлагали снимать кино во всех объединениях, не обязательно комедию, не обязательно даже музыкальный фильм.

Но пока я выбирал, произошло следующее. Картину, естественно, должно было принять Госкино СССР. Но там она не вызвала восторгов. С нее сняли высшую категорию, присужденную "Мосфильмом", и дали вторую. Меня просто высекли публично, сказали, что "Мосфильм" ошибся в выборе режиссера. Тут же рухнули все предложения, у меня забрали все сценарии, которые я читал, и я вернулся на телевидение. Но после большого кино я уже не мог заниматься тем, чем занимался раньше.

- А что вы можете сказать по поводу актеров, которые не просто звезды, а - суперзвезды? Про Гурченко, к примеру, легенды ходят - про ее стычки с режиссерами, про ее капризы, про ее требования. Вам приходилось с этим сталкиваться?

- Я могу сказать, что меня это практически миновало. Я знал о том, что у нее непростой характер, но мы практически выросли вместе. Когда мы ее пригласили в "Бенефисы", они стали для нее спасением, потому что в тот период ее запрещали вообще снимать. В кино ей не давали роли, на телевидении она была под запретом. Нам удалось ее вытащить, начиная с маленьких эпизодиков. Благодаря нам она могла делать то, для чего родилась. Она пела, танцевала, она играла комедию. Это было для нее огромным счастьем. И наш альянс в большом кино, в "Рецептах ее молодости", начинался в розовом цвете. Нам было очень просто поначалу. Но затем произошло какое-то недоразумение, и мы поссорились. До такой степени, что перестали общаться.

Прошло девять лет после "Рецепта ее молодости", и мы встретились снова, и снова работали. Она мотивировала наш разрыв тем, что нас поссорили "злые люди". Кто эти злые люди, я не знаю, но ссора была серьезной.

- Ну, а как с другими звездами? У вас есть какой-то рецепт - как с ними уживаться?

- Вы знаете, ведь настоящий артист, звезда он или нет, он, прежде всего, ремесленник. И ценит это в другом. Я всегда говорил со всеми артистами на их языке. Я совершенно спокойно могу назвать своими близкими людьми и близкими друзьями и даже родственниками Армена Джигарханяна, Колю Караченцова, Александра Ширвиндта и так далее. Перечислять их будет очень долго. Ту же Аллу Пугачеву в определенный период ее жизни.

- Вы с ней сейчас общаетесь?

- Нет. У нас просто разошлись пути.

- А какой вы ее запомнили во время работы? Какая она, Пугачева, при близком рассмотрении?

- Тогда, когда мы с ней дружили и работали, Алла была удивительно простым, дисциплинированным и ярким человеком. С ней было очень интересно и легко работать. Мы действительно очень дружили. И это длилось в течение нескольких лет. А потом все изменилось, потому что она стала "королевой попсы", а этот путь мне совершенно не близок и не интересен. И я ей стал не интересен.

- Не навредило ли вашей карьере еврейское происхождение? Или, например, родство с Галичем?

- Родство с Галичем, конечно, навредило. Но, прежде всего, потому, что я был невыездной, до 87-го меня не пускали даже в Болгарию. Не то что отдыхать - даже работать. Если я работал с венграми, французами, итальянцами, англичанами,- мне позволяли это делать только у нас.

- То есть они должны были приезжать к вам? - Они приезжали, и я с ними работал, и у меня был полный карт-бланш, я делал все, что хотел. Но за границей снимать мне не дозволялось. Допустим, мне надо было монтировать один из фильмов в Будапеште.

- И вас не выпустили?

- Нет. Категорически. Я присутствовал на этом партсобрании, где обсуждался мой выезд в Будапешт. И встала одна партийная дама, и сказала: "А вы, товарищи, уверены, что Гинзбург там не останется?" Кто-то сказал: "В Венгрии?" - "Да". И тема была закрыта. Это - в связи с Галичем. А в связи с тем, что я еврей, мне было непросто. Но я до сих пор не могу понять, почему меня не выгнали с Центрального телевидения. То, что меня взяли случайно, это я понимаю. А вот почему меня не выгнали - я не понимаю. Вел я себя безобразно, по советским меркам.

- Об этом, пожалуйста, поподробнее. Что значит - "безобразно"?

- В разгар своей карьеры я трижды был женат. У меня уже было трое детей от разных браков. Я, так сказать, гулена, я в шумных компаниях бывал часто.

- Когда пришла перестройка, часть людей остались в профессии, а часть людей ее потеряли. Что произошло с вами?

- Перестройка сделала меня продюсером.

- То есть вы сами стали искать деньги на свои картины?

- Нет, не совсем так. Я создал частную студию под названием "Волшебный фонарь", под крышей Центра Ролана Быкова, который относился ко мне с чрезвычайно большим интересом. Я могу сказать, что это был мой старший друг и учитель. И мы очень успешно работали и держались на плаву в течение примерно десяти лет. Мы получали заказы, и я мечтал о том, чтобы деньги давали не под меня, как режиссера, а под мои идеи, под моих людей, которым я давал снимать кино.

- Но все равно давали "под вас"?

- Увы, это рухнуло, и приходилось снимать только мне, и посему я ничего не заработал, а пахал, как лошадь. За очень небольшие деньги делал очень интересные вещи. Это были фильмы с Розенбаумом, это были фильмы о Константине Райкине, и так далее. Там были и документальные, и художественные картины, и музыкальные программы, и новогодние шоу очень большого масштаба. В общем, мы работали очень хорошо. Но потом пришел уже капитализм. Не перестройка, а капитализм. И тогда работать частным образом стало совершенно невозможно. Меня оттеснили. Я слишком был опасным конкурентом для вновь возникших крупных предприятий. И мы стали получать все меньше и меньше заказов, и кончилось тем, что мы остались вдвоем в этой студии. И мы ее закрыли, а к тому времени я был уволен отовсюду.

- Где вы на сегодняшний день получаете зарплату?

- Нигде. Я работаю по договорам.

- В вашей семье подрастает новое поколение. И Саша уже признался, что тоже станет режиссером. Хотите ему этой судьбы?

- Конечно, не хочу. Но мешать не буду. Я не хочу, потому что профессия режиссера - профессия трагическая. Режиссер - он все время наступает на горло собственной песне. Это профессия, где компромисс становится образом жизни. Я ее не люблю, но жить без нее не могу.