Михаэль ДОРФМАН

Раввинский ученик плюнул в лицо священнику. Будущий раввин напал на епископа, несущего крест. Раввины и ученики йешивы подрались с христианской процессией. Фанатики сожгли церковь. Раввин во главе толпы предотвратил проведение церемонии крещения. Толпа религиозных иудеев устроила погром в квартире двух швейцарских студенток, заподозренных ими в миссионерской деятельности. Только несколько заголовков израильских новостей последнего времени, выданых на странице новостей популярного поисковика в интернете. Похоже, борьба за религиозную гегемонию на Святой земле вылилась на улицы. На самом деле новостей в этом никаких нет, и все уже было две тысячи лет назад. Статья Амирама Барекета «Христиане Иерусалима просят евреев прекратить плеваться», появившаяся на сайте http://www.perspektiva.co.il/ напомнила о событиях почти двухтысячелетней давности, подтолкнувших к появлению первого в истории антииудейского декрета.



Жесткая критика, горькая язвительная сатира, а порой, откровенные проклятия всегда были свойственны религиозной дискуссии на Святой Земле. Стоит лишь почитать библейских пророков. Такой же накал страстей отличает и евангелия, написанные в пору, когда евреи и христиане еще ощущали себя единой религией. Иисус ощущал себя набожным иудеем, «не отменить я пришел, но исполнить» (Матф. 5:17). Когда Иисус бранил евреев, называл их «дети дьявола», то имел в виду, «мы, евреи, дети дьявола». После разрушения Второго Иерусалимского Храма в 70 г. н.э. из всей пестроты иудаизма уцелели всего две секты – фарисеи и назареи – по имени своего основателя, Иисуса Назаретянина. Они и дали начало двум новым религиям, определившим лицо современного мира. Полемические страсти продолжали бушевать в писаниях Иоанна Богослова, Василия Великого, Ефрема Сирина и других отцов Церкви с одной стороны, и в антихристианских сатирах мудрецов Талмуда с другой.



Полемика шла и внутри иудейского лагеря, и между христианами, где боролись против гностиков, ариан и других, кого позже назвали еретиками. Сами то они себя называли христианами. Открытие документов гностиков в Наг Хамади показывает, что и там не скупились на проклятия «грешных самозваных диаконов и священников». Доставалось и самим полемистам. Например, Иоанн Богослов пострадал не от иудеев, которых неустанно обличал, а от христианского византийского императорского двора, где тоже не пришелся.




Разумеется, в ход шли не только цитаты из священных текстов, доводы разума и теологические апологии. Нередко стороны прибегали к придворным интригам, кулакам, дубинкам, а то и военной силе. Но еще чаще, чтоб посрамить противника, народ прибегал к сатире, к язвительным песенкам, издевательским церемониям. Обе стороны прибегали к «административному ресурсу». Особенно, когда византийский император Константин задумал превратить христианство в государственную религию. Правда, император принял христианство лишь в 337 году, на смертном одре, да и то от «еретика» – арианского священника. Так поступали многие, веруя, что с крещением человек заново рождается, и ему отпускаются прошлые грехи. Перед смертью крестились, чтоб предстать перед божественным судом чистеньким. Дважды креститься нельзя, поэтому православные цари и вельможи до самого последнего времени принимали монашеский постриг перед смертью, что тоже равносильно новому рождению.




Нередко христиане применяли военную силу. Иудеи, когда могли, тоже не колебались. Во время мессианского восстания Шимона Бар-Кохбы попавших в руки восставших иудеохристиан безжалостно уничтожали. Впрочем, ведомые яростной мессианской надеждой на скорое наступление Царства Божиего, восставшие нарушали все и всяческие законы, военные и мирные, божеские и человеческие. Поведение восставших вызвало вспышки ненависти и насилия к евреям, спровоцировало первые в истории по настоящему антисемитские инциденты. Считается, что именно это впервые заставило христиан открыто отмежеваться от непопулярного иудейства, показать, что «мы не такие».



После восстания евреи жили в империи, пользовались покровительством властей и создали собственное самоуправление, во многом повторявшее византийские нравы. Об этом можно много найти в Талмуде, созданном в период со 2 по 6 вв. н.э. Страсти не затухали и позже. В 614 году персидские войска при помощи еврейского населения выбили византийский гарнизон из Иерусалима. Местные иудеи не только вырезали всех христиан, но и выкупали христиан-рабов на рынках и убивали их.



И все же мирных периодов было значительно больше. Разные общины империи, обходились без насилия и сохраняли добрососедские отношения, несмотря на споры и неприязнь. Империи, по своей природе способны лучше обеспечить существование многокультурного, многоукладного общества, чем национальные государства ХХ века, породившие малые и большие геноциды.



Привыкшие к изложению еврейской истории, как к цепи погромов, гонений и холокостов, об этом нас не учат в школе. Тем не менее, история – наука точная, если речь идет о науке, а не об исторической мифологии.


Первый декрет, ограничивающий еврейские ритуалы в Византийской империи появился в 431 г. н.э., при императоре Феодосии II. Правителям провинций предписывалось запретить евреям «сжигать Амана в память о его грехах, в определенной церемонии в день их праздника, и сжигать в богохульном духе и оскорблении христианской веры образ, подражающий святому распятию. Да будет им запрещено пользоваться символом нашей веры для увеселения».
«Их праздник» – это Пурим, установленный в честь событий, описанных в Книге Есфирь. Декрет Феодосия если вспоминают, то лишь в длинных списках бессмысленных гонений, и не замечают его необычности в относительно веротерпимом V веке.



Мудрецы Талмуда считали Пурим большим праздником. Они постановили, что даже когда придет мессия и на Земле наступит Царство Божие, когда изменятся многие законы и порядки, отменятся некоторые праздники, то Пурим, отмечающий победу и месть над врагами все равно будут продолжать праздновать. Многие видели в пуримской истории модель божественного отмщения в конце времен.


Мифологическое время тем и отличается, что там все циклично, все предопределено, и неизменно «возвращается на круги своя». Пурим еще и карнавал, «когда все наоборот», когда можно то, чего остерегались в другое время, в том числе издеваться над властью, на чужой религией. Иудеи отмечали событие, «надеялись неприятели Иудеев взять власть над ними, а вышло наоборот» (Кн. Есфири (9:1) вовсе не только дискуссиями мудрецов. В Талмуде предписано напиваться так, чтоб не «отличить Амана от Мордехая». Текст Книги Есфирь читают в канун Пурима в синагоге, сопровождая упоминания врагов криками ликования и хлопаньем погремушек. Однако, служба в синагоге, даже самая театрализованная, не может обеспечить нужд карнавала. В талмудических мидрашах к сухому библейскому сообщению о казни Амана и его сыновей дописаны всяческие, не всегда аппетитные подробности. Дочь Амана выливает на отца ночной горшок, а потом сама гибнет у него на глазах (Тракт. Эстер Раба). Мидраши не жалуют нелюбимых героев. Царицу Вашти, отказавшуюся выйти обнаженной перед царем мидраш не посчитал скромницей. Наоборот, авторы мидраша сообщают, что Вашти жила в разврате, но не захотела обнажиться потому, что «ангел Гавриил сделал ее уродливой и приделал хвост» (Мидраш Эстер Раба). Дело тут не в особой мстительности или кровожадности, а в жажде зрелищ, диктующих свои правила театрализованного действа.



Профессор еврейской литературы Еврейского университета в Иерусалиме Йосеф Яалом, автор замечательной антологии еврейской народной поэзии Страны Израиля опубликовал, найденный в Каирской генизе, сатирический пуримский текст, передающий неповторимый вкус тогдашней полемики.




Пародийный рифмованный текст написан на разговорном арамейском языке, который был в ходу в Палестине до самого арабского завоевания в VII веке. Сатира составлена по древней, встречающейся еще у шумеров, схеме аллегорического диалога. Древний мир знал много полемических аллегорий – спор животных, или Весны с Зимой. Только цель диалога не апологетика, а осмеяние противников-христиан с их богом-еретиком Иисусом.



Сюжет поэмы довольно простой, Злодей-Аман ждет своего наказания. Перед ним и перед читателями (зрителями или слушателями) проходит целый ряд хрестоматийных злодеев, наказанных Богом за грехи. Каждый из них жалуются на беды, которые на них свалились по вине евреев, пытается доказать, что его следует пожалеть, бранит Амана и доказывает, что тот полностью заслужил свою кару. В свою очередь, распятый на дереве (арамейское слово кайс может значить также крест) Аман доказывает свою невинность, обвиняет и позорит других мировых злодеев и оправдывает справедливость обрушившейся на них кары.



Фараон укоряет Амана, что мог бы поучиться у своего предка злодея Амалека, которого избили и распяли. «Кому ты уподобился, когда преисполнился ненависти к почтенному старцу (Мордехаю)?». Себя же Фараон оправдывает тем, что он вырастил у себя в доме Моисея, малого и косноязычного, который в конце восстал и убил его первенца. Аман отвечает, что Фараон на самом деле порочный выблудок, ставший нечестивым царем и объявивший себя богом. В свою защиту Аман говорит, что был юн и неопытен, я думал, что нет бога, который бы заступился за иудеев. И только волчица соблазнила его. (Волчица – это Есфирь, из колена Биньямина, считавшего своим символом волка, согласно Благословению Иакова «Вениамин, хищный волк, утром будет есть ловитву и вечером будет делить добычу» (Бытие 49, 1-27) Биньямин – зеев итроф).


Потом появляется и сам Амалек, которого по традиции считают предком Амана. Амалек честит Амана «простаком из Бейт-Шеана, пришедшим в Шушан, что молол злым своим языком». Себя Амалек называет великим правителем, «пока Моисей не проклял меня и мое потомство, а теперь нет мне ни поминовения, ни продолжения (рода)».


Сисера бранит Амана, обзывает его ничтожеством, простым цирюльником, банщиком и паяцем, попавшим под каблук жене Зереш-блуднице. «Потом вообразил себя великим, и вел себя словно хиперкос (наместник)». (Интересная особенность текста – большое, по сравнению с тогдашними еврейскими текстами количество греческих слов и выражений). Себя же Сисера величает великим полководцем, которого соблазнила и убила коварная еврейка Яэль.


«Банщиком из Бейт-Шеана», возомнившим себя великим правителем, честит Амана и филистимлянин Голиаф. Себя Голиаф называет великим героем, допустившего всего одну ошибку. «Я вообразил себя непобедимым. И тогда пришел пастушок и убил меня камнем из своей рогатки».


Ассирийский царь Синахериб жалуется, что был великим царем, пока ангел не прошел и уничтожил весь его лагерь, а его оставил с двумя зятьями. «Кто ты такой, – кричит ему в ответ Аман, – мелкий гордец, вообразивший себя богом и заставлявший себе молиться!». Себя же Аман жалеет, считает, что единственной ошибкой было то, что, послушавшись совета жены, он приготовил дерево (или крест), которое Бог выбрал колесом его пыток и казни, на котором его самого и распяли.



Интересно, что каноническая версия гласит о том, что Амана повесили, но целый ряд библейских переводов называет казнь Амана распятием. В свою очередь иудейское анти-евангелие Х века «Толдот Йешу» «История Иисуса или Повесть о повешенном» рассказывает историю незаконнорожденного Йешу (Иисуса), сына римского солдата Пантеры, изнасиловавшего его мать. Йешу, колдун – баал-шем обманом заполучил в Храме амулет с полным именем Бога, который единственно и позволял совершать чудеса. Зная о грозящем наказании, Йешу закляв все деревья из страха быть повешенным. Мудрецы отобрали у колдуна и лжеучителя амулет и, чтоб обойти заклятие, повесили его на колоссально разросшейся от их молитв капусте.


«Если у читателей и оставались сомнения, к чему ведет рассказ – пишет профессор Яалом, – то сомнения исчезали, когда появляется последний персонаж, Иисус Христос». Иисус говорит распятому Аману, что в его казни нет ничего уникального. «Меня прибили к дереву, и мои изображения есть в каждой молельне», – говорит Иисус. Арамейское слово кайс – дерево или крест встречается в тексте четыре раза. Помнится, еврейские организации, протестовавшие против показа фильма Мела Гибсона «Страсти Христовы», заявляли, что подробный показ того, как Иисуса прибивают гвоздями грозит «вспышкой антисемитизма, способной существенно ухудшить положение евреев в мире» (из заявления АДЛ). Еврейский текст в нескольких строках повторяет слово семир – пригвоздить. Метафора пыток служит рефреном и повторяется пять раз.


Самри ал кис (пригвожден к кресту или дереву/самар б’масмерин пригвожден гвоздями (повтор однокоренных слов является частым приемом усиления впечатления в библейской поэзии)/ бгуфей а-масмерин – в теле его гвозди.
Интересно еще, что столь подробно показанные Гибсоном гвозди, масмерин по-арамейски рифмуются со словом соарин овес. Тов миней ахель соарин – поедателю овса лучше, чем мне, – заявляет пригвожденный к кресту Иисус. Вот этот «поедатель овса» особенно интересен ученым. Речь здесь скорей всего идет не о каком-нибудь осле, а подразумевается гладиатор. Плиний свидетельствует, что гладиаторов презрительно называли хордеариус «поедатель овса».


В древнем мире вынужденные погибать на потеху толпы гладиаторы находились на самом низу социальной лестницы. Они имели мало общего с киногероями в исполнении Кирка Дугласа («Спартак») или Рассела Кроу («Гладиатор»). Отец медицины Гален описывает их овсяную диету, якобы помогавшую укрепить мышцы и противостоять ударам меча.


Если же речь здесь идет о гладиаторе, то можно довольно точно определить, когда была написана сатира. Оскорблявшие христианских богословов слепым языческим фатализмом гладиаторские школы были закрыты в конце IV века. Упоминания о гладиаторских школах еще встречаются в христианских текстах примерно до середины пятого века, а потом про них уже забыли. Похоже, перед нами тот текст, послуживший основанием для указа императора Феодосия.


Обычай высмеивать Иисуса Христа в Пурим был известен историкам и раньше, из сохранившегося обета, который произносили в Византии иудеи, принимавшие крещение. Среди прочего, они клялись «оставить богохульство в праздник Мордехая». Теперь же известен и оригинальный иудейский текст этого «богохульства».


Интересно еще, перед нами один из самых ранних образцов систематического использования рифм. Рифмы поэмы простые, используют арамейский артикль «та» (в отличие от иврита и арабского, в арамейском языке артикль ставится не в начале, а в конце слова) – некивта – дырка, мединта – страна и т.д. Другая рифма – и вовсе строится на использовании греческих слов мужского рода, оканчивающихся на «-тос». Вот примерный перевод фрагмента, касающегося Иисуса:

Пытали копьем (скутос)
Рожденного от женщины (генитос)
И звали меня мессия (христос)

Пригвожденного гвоздями (масмерин)
Мои члены пригвожденные (месумарим)
Лучше (чем мне) поедателю овса (ахаль сеорин)

Конец мой продырявленным быть (некивта) (речь идет о стигмате)
Мне быть клейменным (беимта)
Опозоренным в каждом городе и стране (мединта)

Судя по тому, что в тексте несколько раз упоминается городок Бейт-Шеан (Скифополис) в предгорьях Иерусалима, то вероятно, и сам текст оттуда же. В V веке в городе вместе жили язычники, иудеи, самаритяне и христиане разных толков, да еще значительное число иудеохристиан, веривших в благую весть Иисуса и соблюдавших заповеди Старого закона. Арамейский язык там понимали все. Пурим, как известно из многих исторических документов отмечали в то время шумным, а порой и кровавым карнавалом, которому покровительствовали императорские чиновники. Профессор истории религиозного израильского Университета им Бар-Илана Элиот Горвиц сообщает (в книге «Безрассудные ритуалы»), что византийские власти даже позволяли иудеям казнить своих преступников и врагов во время пуримской процессии.

Через два года после запрета на сжигание Амана Феодосий II – первый христианский фанатик на престоле запретил строительство новых синагог, однако археологические находки на Святой земле (в окрестностях того самого Бейт-Шеана) явно свидетельствую, что местные власти не спешили выполнять его декрет. Зато демонстративное сжигание чучела Амана, явно пародирующего распятие, декламации провокационных текстов, могли оскорбить нееврейское население и спровоцировать беспорядки. К такому даже терпимые, старавшиеся ладить с иудеями местные византийские власти не были готовы. Декреты эти знаменуют перекресток, когда из одного ствола появились ростки новых религий – христианства и иудаизма, начавшие осознавать себя разными вероучениями.

В современном мире о религии говорят как о покойнике, либо хорошо, либо ничего. В одной части мира это диктуется соображениями политкорректности – уважение к праву других иметь свои верования зачастую подменяют требованиями уважать сами верования. Да и политкорректность, зачастую, следует не из уважения к ближнему, а из интересов бизнеса, где всякий скандал вредит торговле. В других частях мира споры о религии и вовсе грозят превратить диссидента в покойника. Молчание одних и ревность других породило невиданный всплеск фундаментализма и религиозного экстремизма, грозящий нашему миру многими бедами. О религии сегодня стали спорить.

Поэтому будет легче представить себе поистине многокультурную эпоху заката Римской империи. Спорами о религии занимались все – аристократы, воины, торговцы, рабы и свободные, язычники, христиане, эллины и иудеи. Религиозные диспуты шли в храмах, церквях и синагогах, на базарах, в банях и на городских площадях. Свобода религии, свобода спорить о религии и обеспечивала истинную, искреннюю духовную религиозность тогдашнего общества куда больше, чем последовавшие века религиозного диктата и засилья.