В 1900 году она решила покорить Париж, а покорила Родена. Гениальный скульптор был равновелик вечному городу – оба стоили мессы.

В новый век входило электричество, Париж сиял, как огромная рождественская ёлка. Она влюбилась в этот вечный город – город-карнавал, город-загадку, город-призрак. Но самое главное, что она не ощущала себя чужой на этом празднике жизни.


Сняв студию на авеню де Виллье, Айседора дни и ночи не выходила из неё, пытаясь создать танец, который давал бы свободу, рождал ощущение лёгкости полёта и передавал движениями тела различные эмоции человека. И она его создала. Так родилась школа танца Айседоры Дункан.

Знакомство

В Париже все были без ума от Всемирной выставки, на ней она впервые увидела работы Огюста Родена. И влюбилась в его гений. Желание увидеть скульптора становилось нестерпимым. Она набралась решимости и без приглашения явилась в мастерскую на улице Юниверсите.

Роден визиту юной дамы не удивился, его часто посещали поклонницы. Он относился к ним с уважением и вниманием. Скульптор был небольшого роста, коренаст и тяжёл. В его ухватках чувствовалась мужицкая сила. Пышная борода никак не сочеталась с коротко остриженной головой.

Без всякой рисовки и надменности, с простотой, присущей великому человеку, он стал показывать очередной гостье свои работы. Завязалась беседа, он узнал, что она сама сочиняет свои танцы, и проявил к ней неподдельный интерес. Короткое знакомство переросло в симпатию, он был покорён её молодостью и красотой.

Художник стал часто захаживать в её ателье, усаживался в угол, доставал карандаш и мольберт, которые всегда носил с собой. Она танцевала, он рисовал, стремясь точно передать все её позы и движения. На его холстах она была такой же стремительной, как и в жизни, он до мельчайших деталей передал её летящий танец, его изящество и невесомость.
 
Уроки мастера

Они подолгу разговаривали: старый, уставший мастер учил молодую, полную сил танцовщицу искусству жить в искусстве – не падать духом от неудач и несправедливой критики, внимательно прислушиваться к различным мнениям, но верить только себе, своему разуму и интуиции, и не рассчитывать сразу на большое число сторонников. Потому что всё новое вызывает противодействие и противников гораздо больше, чем нужно.

Айседора впитывала в себя добытые им истины, угощала его кофе с круассанами, а потом они отправлялись гулять на Монмартр, где художники рисовали портреты за смешные деньги, а то и вовсе бесплатно.

Знаменитая на весь мир площадь жила своей жизнью. Падшие женщины предлагали себя всего за несколько су, уличные поэты во весь голос читали свои стихи, бездельники лениво слонялись, нищие просили денег, а анархисты произносили пламенные речи.

Ей было весело и легко в этой разношёрстной толпе и не хотелось уходить домой. Тогда они заглядывали в ближайший кабачок, пили пиво и заказывали себе порцию сосисок с острым соусом. В кабачке стоял невообразимый гам, все говорили разом, но никто не слушал друг друга, завсегдатаи, в основном художники, пили, курили и ели, жизнь была хорошо и желанна, её угощал сам Роден.

За небольшим столиком было тесно, их колени соприкасались, иногда он невзначай дотрагивался до её бедер и чувствовал, как по молодому телу пробегала дрожь. Ему хотелось обнять её, но он не решался, усилием воли сдерживал себя и убирал свои сильные, натруженные, крестьянские руки.

Он чувствовал, что влюбляется в эту юную танцовщицу, и ничего не мог с собой поделать. Ему было немного за 60, ей чуть-чуть перевалило за 20, любовь была немыслима, ни к чему не вела и ничего
 не обещала. У неё просто не было и не могло быть будущего. И прекрасно понимая это, он мучался
и страдал, но не показывал виду, боясь обидеть её.

А однажды он купил ей на Монмартре модную шляпку. Женщина в Париже без шляпки, сказал он ей, всё равно, что дом без крыши. И она, как ребёнок, радовалась этому маленькому подарку и все никак не могла прийти в себя.

Затем они отправились в модное варьете "Мулен Руж", заняли столик, заказали шампанское, занавес раздвинулся, и всё завертелось в бешеном ритме канкана, под который танцовщицы дерзко задирали ноги в чёрных ажурных чулках, вызывая восхищение и аплодисменты зрителей.

Из-под юбок мелькали розовые подвязки и телесные трико, лакированные туфельки отсвечивали в призрачном свете электрических фонарей. Айседора сидела, как зачарованная, не отрывая взгляда от сцены.

Живое и мёртвое

И вдруг Огюст исчез. Он не приходил день, два, неделю. Она затосковала, а когда с тоской стало бороться невмочь, отправилась на улицу Юниверсите. У неё замерло сердце, когда она постучалась в дверь...

Мастер возник на пороге неожиданно, в рабочей, испачканной блузе, с мокрой тряпкой в руках. Короткие волосы были всклокочены, не расчёсанная борода достигала груди.

Он смотрел на неё, как будто видел в первый раз. Очнувшись, провёл в мастерскую. На улице шёл дождь, в печке потрескивали дрова, ей было с ним уютно и хорошо. Но вскоре их уединение нарушили натурщики, Она хотела уйти, он попросил её остаться, и она осталась. Застыла, не шелохнувшись, наблюдая, как работает мастер, превращая мёртвую глину в живую скульптуру. Когда сеанс был закончен, обнажённые натурщики оделись и покинули мастерскую.

Тогда он взял кусок влажной коричневатой глины, подошёл к ней поближе и начал разминать его в
своих натруженных ладонях. Он тяжело дышал,  от него несло нестерпимым жаром. Через несколько
минут она увидела женскую грудь, которая трепетала в его руках, как живая.

Дождь кончился, из-за туч выглянуло солнце, Роден вывел её на улицу, кликнул извозчика, и они поехали в студию Айседоры. Теперь пришел её черед показать ему новый танец. Она переоделась в уже ставшую знаменитой тунику и стала танцевать перед ним. Затем пыталась объяснить свою теорию танца, но он слушал её и не слышал.

Огюст прервал Айседору на полуслове и вплотную приблизился к ней. Его сильные руки коснулись её шеи, оголённых плеч, погладили упругую грудь, скользнули по бёдрам и обнаженным коленям... Он начал мять её тело, словно оно тоже было из глины. Казалось, что художник пытается вылепить из неё очередную скульптуру. Она вновь почувствовала исходивший от него жар, и не в силах сопротивляться отдалась его рукам.

Её тело обмякло, ещё мгновенье, и она покорилась бы ему всем своим существом, но какой-то неожиданный испуг пронзил её сверху донизу, она вырвалась из его объятий, набросила платье и забилась в угол. Опечаленный скульптор ушёл и больше никогда не приходил в её студию.

Ах, как она потом жалела, что не отдалась великому Родену!