Михаэль Дорфман



Известие о кончине Томи (Йосефа) Лапида, маститого израильского публициста, общественного деятеля, а в конце жизни еще и министра юстиции, настигло меня на испытательном полигоне в лесистой глубинке, неподалеку от канадской границы. Полигон окружен лесистыми холмами с многочисленными озерцами, кишащими зверьем и птицей. Уединенное место порождает удивительное спокойствие и нежелание знать, что происходит в нашем бурлящем мире. По различным соображениям здесь не только нет интернета, но и сотовая связь заглушена. Трудно представить себе место, менее похожее на кипящий страстями Израиль. Еще трудней чувствовать пульс жизни Еврейского государства, которому я отдал большую половину моей жизни. Трудней потому, что один за другим уходят люди, которые определяли для меня лицо Израиля.

Томи Лапид – публицист, общественный деятель, в конце жизни министр юстиции, символизирует для меня старый Израиль "равных возможностей для всех евреев", страну, жившую похороненными ныне гуманистическими представлениями о национальном доме для всего еврейского народа. Символизирует времена, когда новый репатриант, начинавший журналистом в венгерско-язычной газете, мог стать "своим", дорасти до председателя всесильного Государственного Управления Теле- и Радиовещания, занять ведущее положение в обществе, войти в правящие элиты. Сегодня такое трудно себе представить. На немногочисленных русскоязычных коллег в ивритских СМИ смотрят с подозрением. Даже начинавший в русской прессе Авигдор Либерман, хоть и побывал министром, но так не стал своим для израильского правящего класса. Как раз оплоты израильского либерализма – СМИ, университеты и большой бизнес – являются наиболее закрытыми сферами для новых эмигрантов из России. Дело не в какой-то особой ненависти к «русским», а в «принципе очереди», выработанном многими поколениями эмигрантов в израильском обществе: «позже пришел, позже получишь». Во многих сферах русскоязычные эмигранты стоят в очереди даже после арабов. Нарушение этого принципа чревато серьезными общественными потрясениями. А с прибытием большой волны постсоветской эмиграции затормозились социальная мобильность и карьерный рост таких как я, приехавших в 70-е годы. Возможно, со временем ситуация изменится, но это может произойти лишь в результате борьбы наших детей, выросших уже в Израиле.

Уцелевший во время Холокоста Томи Лапид (Томислав Лампел) – выходец из состоятельной семьи венгерских евреев из Нового Сада в Сербии. Он прибыл в Израиль с большой волной эмиграции (тогда она еще была репатриацией) 1948 года. Лапид учился на юридическом факультете Тель-Авивского университета во времена, когда профессия юриста еще считалась общественным служением, а не деланьем денег. Сотрудничал в венгерской газете «Уй Кэлет», где молодого журналиста взял под свое крыло Режё (Рудольф, Исраэль) Кастнер. Лапид на всю жизнь остался благодарным Кастнеру и не предал своего ментора, когда все отвернулись от него, обвиненного в сотрудничестве с нацистами, с самим Адольфом Эйхманом, и заклейменного судом как вступившим в "сделку с дьяволом". Не присоединился Лапид и к движению за всепрощение и даже оправдание сотрудничавших с нацистами евреев, широко распространившемуся в Израиле с начала 90-х.

Я познакомился с Томи Лапидом по семейным каналам еще в начале 80-х, встречался с ним по разным поводам, хотя не могу сказать, что был к нему особенно близок. Часто встречался на общественных мероприятиях, на свадьбах, бар-мицвах и обрезаниях, где в Израиле "делаются дела". Консультировался, когда комиссары от абсорбции пытались задавить газету, которую я стал издавать в 1992 году. Несколько раз бывал у него дома, где познакомился с его женой – известной романисткой Шуламит Лапид. Лапид очень помог мне в реализации проекта о советском шпионаже в Израиле, который впоследствии получил название «Израильская Советская Социалистическая Республика». Он свел меня со своим сыном Яиром, популярным телеведущим, и продюсером шоу Яира Йоси Весели. Помощь Лапида открыла мне много дверей в очень замкнутом тогда мире израильского ТВ. Позже российский дефолт 1998 года привел на грань банкротства моих московских партнеров, но об этом я расскажу в другом месте.

Лапид для меня был не просто знакомым, а иконным символом разумного, просвещенного Израиля. В течение нескольких лет у него была собственная радиопередача в пятничный вечер. Приготовление субботней трапезы под звуки его спокойного голоса стало для меня частью ритуала встречи Царицы Субботы. Передача Лапида была частью неповторимой атмосферы израильского шаббата, когда вся страна замирала, все, бедные и богатые, религиозные и светские, евреи и неевреи получали право на отдых, возможность собраться дома вместе. Сегодня эта атмосфера быстро разрушается под натиском дешевого, якобы американского потребительства. Позже Лапид вошел в панель необычайно популярной программы Дана Маргалита «Поп-политика», с которой началось у нас внедрение американского стиля изложения новостей, как развлекательного досуга.

Лапид всегда был новатором. Он стал владельцем чуть ли не первого в Израиле сотового телефона, равно как и одним из первых добровольцев, на которых испытывались израильская электронная почта и кабельный интернет. Лапид придерживался правых взглядов, но это была старая, европейская либерально-гуманистическая правая, черпавшая вдохновение в идеях просвещения и гуманизма. Он был для меня образцом консерватора старой школы – сторонник разума и гуманности, веривший в свободу слова и совести, в свободу перемещения людей, идей и капитала, а самое главное, противник всяческих утопий – социальных, национальных или религиозных.

В 1997-1999 годах мне пришлось работать для Управления Трансизраильского Шоссе. Руководитель Управления, бывший начальник генштаба Армии Обороны Израиля Моше Леви (чью кончину недавно я пропустил на полигоне) сказал мне, что депутат Кнессета Авраам Пораз ищет себе русскоязычного кандидата в список на выборы в Кнессет. Моше Леви был готов порекомендовать меня. Йоси Сарид как раз вытеснил Пораза из партии Мерец, тот возродил партию Шинуй ("Перемена") и искал способа выжить в бурном море израильской политики. Я очень интересовался общественной деятельностью, много работал с ведущими политиками, но сам никогда не испытывал желания заняться практической политикой.

Позже я узнал, что неутомимый борец за гражданское общество в Израиле проф. Мордехай Кремницер убедил Томи Лапида возглавить список Шинуя. Кремницер с Поратом мобилизовали средства для предвыборной кампании, была выработана платформа, основанная на огромном недовольстве, вызванном в израильском обществе религиозным диктатом. На выборах 1999 года партия во главе с Лапидом получила шесть мандатов, и Лапид вошел в Кнессет. На выборах 2003 года недовольство религиозным диктатом в обществе достигло пика, и Шинуй набрала 15 мандатов, стала третьей по величине политической партией Израиля. Лапид получил портфель министра юстиции и звание заместителя главы правительства. Авраам Пораз стал министром внутренних дел.

Шинуй собралась из случайных людей, придерживавшихся различных взглядов по важнейшим политическим и экономическим вопросам, волновавшим общество. Невозможно построить сильное и дееспособное политическое движение только на ненависти (в данном случае, к религиозным). Дала себя знать и неопытность политиков в административных делах. Я не знаю, что творилось в Министерстве юстиции при Лапиде. Зато я был вхож в Министерство Внутренних Дел, где министр Пораз (как до него Щаранский, требовавший «наш контроль») не сумел совладать с огромным аппаратом, созданным за десятилетия его предшественникам из религиозных партий Шас и Мафдал. Партия Шинуй не выполнила обещаний перед избирателями. Она не сумела даже добиться введения гражданских браков и изменить позорное положение, когда Государство Израиль отказывает сотням тысяч своих граждан в элементарном праве заключить брак.

Когда Лапид вошел в правительство, я потерял с ним связь. По его старому сотовому телефону отвечал помощник, обещавший передать шефу и не возвращавший звонков. Правда, русский пресс-секретарь движения Марк Ривкин сказал мне, что, узнав об акции русскоязычных школьников, протестовавших против расизма и в израильской системе просвещения, Лапид включил слово "расизм" в обращение к эмигрантам из бывшего СССР. Однако дверь оставалась закрытой. Да и мне нечего было у них искать.

Как и следовало ожидать, на следующих выборах Шинуй не прошла электорального барьера.

В 2006 году Лапид был назначен президентом Мемориала Холокоста "Яд Вашем". Он вернулся на телевидение, вел передачу на радиостанции «Решет Бет». 30 мая 2008 Лапид был доставлен в критическом состоянии в больницу и скончался на следующий день от рака.


На похоронах премьер-министр Израиля Эхуд Ольмерт с горечью сказал, что Лапид был верным другом. Сейчас, когда друзья стали отворачиваться от находящегося под следствием израильского премьер-министра, погрязшего в коррупции, ему, вероятно нужны такие старые друзья, как Лапид. Семейное предание рассказывает, что в 1947 году отец Ольмерта, видный активист националистического подполья Эцель, ехавший в междугороднем автобусе кооператива Эгед в Иерусалим, уступил место у окна женщине, родственнице Лапида. Автобус подвергся нападению арабов, и сидевшая у окна женщина была убита. Отец Ольмерта уцелел. Я слышал версию этой истории также в семье Ольмертов. Имя этой женщины – Нэтка Коэн. Она стала первой официальной жертвой израильско-арабского конфликта.

Лапид никогда не был замешан в коррупции. Он принадлежал к первому поколению строителей государства, для которых Израиль был идеей, идеалом.

Эхуд Ольмерт принадлежит к другому поколению, для которого Израиль уже просто место жительства. Я хорошо помню, как молодой адвокат Эхуд Ольмерт вместе с молодым тогда Йоси Саридом шумно начинали в 70-е годы борьбу с коррупцией. Теперь же Ольмерт приобрел репутацию самого коррумпированного политика за всю историю Израиля. В трудный час ему нужны настоящие друзья вроде Томи Лапида.

Судьба Ольмерта лишь отражает общую тенденцию развития Израиля от идеалистического проекта к более или менее типичному ближневосточному обществу. В Израиле борются две тенденции. Идущая от оккупации чужого народа левантизация, а, верней, арабизация израильского общества разъедает все доброе, что было в Израиле. Огромная невоюющая оккупационная армия неизбежно заразится коррупцией, а затем заразит и все остальное общество. В Израиле милитаризм до самого последнего времени был частью национального мифа, а армия – главным источником руководящих кадров в обществе. Все это благоприятствовало укреплению ближневосточной культуры лжи и коррупции, распространенной у наших соседей по региону. С другой стороны, агрессивная американизация, бездумное усвоение фридмановских моделей свободного рынка ведут к быстрой приватизации в интересах приближенных к власти элит огромного общественного сектора, созданного сионистами первого поколения, трудом миллионов новых репатриантов, на средства, полученные за кровь жертв Холокоста, и пожертвования евреев всего мира. Быстрая приватизация всегда и везде сопровождается быстрым ростом коррупции. Скандалы, связанные с Ольмертом, лишь отражают тот факт, что политика не может быть изолированной от общества. Лапид вряд ли одобрял действия Ольмерта и его министров и уж наверняка не стал бы их прикрывать. Лапида власть не сильно изменила.

Однажды я слышал от Лапида, что его мама, прожившая в Израиле сорок лет, все еще продолжает критиковать его за любовь ходить в рестораны. В ее молодости это считалось зазорным для людей их круга. «Моя мама, – рассказывал Лапид с улыбкой, – до сих пор считает апельсины роскошью. Ведь в Будапеште перед войной они стоили дорого». Люди у нас меняются значительно медленней, чем страна.