Владимир Петиев

Зураб Соткилава – уникальный певец. Его проникновенный лирико-драматический тенор звучит на лучших сценах мира более 40 лет. Уже три десятилетия жизнь и творчество Соткилавы тесно связаны с Большим театром. Последние спектакли в "Большом" – "Набукко" Верди, "Хованщина" Мусоргского - еще раз показали неувядающую красоту его голоса. "Ла Скала", "Гранд-опера", "Венская опера" и другие сцены мира ему рады. Не обижают артиста и две родные ему страны: он народный артист СССР, лауреат Государственной премии Республики Грузия, кавалер ордена Чести.

– Тенор – голос молодого романтика. В чем же секрет долголетия вашего голоса?

– Это уникальная техника пения, которую мне передали мои великие учителя. Мой педагог Нодар Ангуладзе говорил: "Зура, ты раньше умрешь физически, а потом умрет твой голос благодаря технической фурберии". Голос дает Бог до 35 лет; если не выучишься технике, Бог отнимет у тебя голос. Я тенор спинтовый (от итальянского "крепкий!"). Чем больше металла в голосе, тем он драматичней. Но я очень редко драматизируюсь, так как это убивает тенора. Когда ты спел в спектакле первую ноту, должен понимать, что через три часа нужно будет взять такую же ноту так же свежо и красиво. Поэтому оперный певец – это еще и расчетливый бухгалтер.

– А как все начиналось?

– Родился я в Сухуми. Истоки моего творчества – в талантливости грузинского народа, с его высокой одухотворенностью и поэтичностью, тонкой музыкальностью и поющей душой. Мне кажется, что грузинский народ самый певучий, у нас поют все, от мала до велика. Творчеству посвятил себя не сразу. В юности увлекался спортом и значительно преуспел в нем; готовился к профессии горного инженера, но два обстоятельства круто изменили судьбу: первое – то, что у меня был красивый сильный голос, привлекавший всеобщее внимание, второе – гастроли итальянского тенора Марио дель Монако в Большом театре. Выступление выдающегося певца в опере "Кармен" Жоржа Бизе, которое я услышал по трансляции, потрясло меня и вызвало горячее желание последовать совету профессора Николая Бокучавы серьезно заняться пением.
Однажды нашей семье кто-то подарил скрипку. Нашли педагога, который должен был со мной заниматься. Около месяца я учился. Но не выдержал, футбол захватил меня полностью. Потом в доме появилось фортепиано. Все делалось для того, чтобы отвлечь меня от футбола. Футбол считался хулиганской игрой. Привели меня в музыкальное училище, мне тогда было 12 лет. По возрасту на класс фортепиано я не подошел, и меня определили на виолончель. Стоило только увидеть инструмент, я сразу понял, что этот гроб таскать не буду. Затем все-таки меня прослушали и взяли на класс пения, но занятия я пропускал, а ходил на стадион, зачем – вы догадываетесь. Через полгода мать узнала об этом и в наказание разрубила топором мои любимые бутсы. Это была самая большая трагедия моего детства и первые слезы.

– Зураб Лаврентьевич, извините, может быть, не совсем корректный вопрос. В вашей стремительной карьере певца имело значение, что вы грузин? Тема "дружбы народов" звучала фанфарно…

– Механизм ее работал безотказно: государственные и партийные руководители союзных республик делегировали деятелей искусств на съезды, юбилеи, на большие праздники и торжественные заседания. Большие споры шли, почему не представили на Ленинскую премию такого-то из такой-то республики? Но в рамках "Госконцерта" национальный вопрос не возникал никогда! Там был свой клан, своя группа. Они выбирали кандидатуры на загранпоездки по иным меркам. Но все равно, кто бы ни ездил туда, для всех были общие правила: нельзя находиться в чужой стране больше 90 дней и нельзя было ездить два раза в одну страну. Елена Образцова была в этом смысле исключением. Больше скажу, мне лично эти гастроли выходили боком. Был случай, когда прислали контракт на мое имя из Германии, я должен был петь "Аиду" Верди. Я учил партию на итальянском языке (в Большом театре я пел Радамеса по-русски). А потом мне говорят: "Ваша поездка отменяется". – "Как это?" – "А вот так!.." Ну что ж, думаю, переживу. Через несколько лет в Зальцбурге ко мне подошел немецкий импресарио и спросил: "Зураб, а вы поете "Аиду"? – "Да". – "А вы знаете, я получил телеграмму: "Зачем вы берете на "Аиду" Соткилаву? Он солист любительского хорового ансамбля". А вы говорите "грузин"…

– Кстати, как вы сегодня оцениваете обстановку в Грузии?

– Сейчас одна из главнейших проблем Грузии – это беженцы, их очень много, это они просят милостыню в переходах и у театров. Абхазия и Осетия – это тоже Грузия, но не все так думают. Был в минувшем году в Сухуми, там нет уже той Грузии – моей родины, все иначе. Это не есть хорошо. И все-таки сегодня наш президент Михаил Саакашвили делает очень много для объединения страны.

– Есть ли разница между приемом публики в ваших родных краях и в дальнем зарубежье?

– В те годы, когда моя карьера певца только укреплялась, я большей частью пел за границей. Потом начал осваивать Россию. В последнее время объездил 27 городов. Недавно был в Мурманске: нет ни театра, ни консерватории. Я много думал, какую программу дать, что петь? На первый концерт билеты продали быстро. Перед вторым концертом я спросил директора: "Как идет продажа билетов?" – "На 30 процентов". – "Ну, если не будет на 60 процентов, то нужно отменить концерт". – "Давайте подождем", – просит директор. А на следующий день – продали все! Я не про успех хочу сказать, а про то, как люди в России жаждут музыки. Петербург, Москва, Нижний Новгород со своим оперным театром не в счет, с ними все понятно. Я говорю о периферии. Какая тонкая публика! Я был потрясен. В итоге я понял, что следует петь и названия какие подбирать. Нечего подстраиваться под кого-то и что-то. Мой друг, замечательный композитор Отар Васильевич Тактакишвили, мне говорил: "Не надо размениваться на мелочи, пой свое, и ты будешь долго петь". Вот за это я ему благодарен. В первом отделении концерта я исполняю обычно старинные итальянские арии плюс дуэты, допустим, из оперы Доницетти "Любовный напиток", Бизе "Кармен", Верди "Отелло". Во втором отделении пою русскую классику (романсы Чайковского и Рахманинова), сцену из "Пиковой дамы" (ариозо и большой дуэт с Лизой). Ну а в конце программы – итальянскую камерную музыку и, конечно же, итальянские, неаполитанские и испанские песни. Иногда я пою старинные русские романсы и песни, они публике греют душу. А на бис всегда просят спеть что-нибудь грузинское.

– За границей в представлениях о русской культуре выработался стойкий штамп. Меняется что-нибудь?

– Да, в советское время у иностранцев было однобокое представление о нас, артистах, как о сувенирных матрешках, встречали с дежурной улыбкой: "А, Россия! Калинка-малинка!" И тут появилась совсем другая школа, совсем другая культура звука. На Западе были крайне удивлены. Так что мы были первопроходцами: Образцова, Касрашвили, Синявская, Атлантов, Нестеренко, Мазурок – блестящая плеяда семидесятых годов. Это потом, в девяностые годы, стало возможно выезжать на Запад молодым неоперившимся певцам и уже там делать карьеру.

– Судя по выбору репертуара, вы трепетно относитесь к тексту. А что для вас вообще значит литература?

– Мы жили достаточно бедно, и у нас было немного книг, но по соседству жил профессор, историк, у которого была богатейшая библиотека. Именно тогда я пристрастился к исторической и мемуарной литературе, кстати, и сегодня с удовольствием читаю книги подобного рода. Одним из моих любимых писателей в детстве был Теодор Драйзер, я с упоением читал его произведения. Мне нравилось, как маленький мальчик превращался в крупного, сильного человека. Сейчас в моем доме много книг. Сначала библиотеку собирали мы с женой, а потом за это взялись мои дочки. У нас хорошее собрание русской классики, зарубежной литературы, в особенности двадцатого века, современных авторов, ну и конечно, грузинской поэзии и прозы. Я абсолютно уверен, что именно музыка и большая литература делает человека Человеком.

– Зураб Лаврентьевич, в современной опере есть очень спорная персона – Николай Басков. Не считаете ли вы, что он уже тем заслуживает уважения, что привлекает внимание к оперному искусству?

– Он привлекает внимание не к оперному искусству, а к себе. Споет в концерте одну-две арии, а потом – песни. Но если бы я еще вчера был директором Большого театра, я бы устраивал его концерты каждую неделю, назначал бы высокие цены на билеты и таким образом зарабатывал на Баскове для театра деньги.

– Чувствуете ли вы сегодня дыхание в затылок?

– Дыхания в затылок не чувствую. Никто не подгоняет и даже не догоняет. Я знаю свое время, поэтому уйду со сцены в нужный момент и уступлю дорогу молодым талантам.