В эксклюзивном интервью «Комсомолке» артист рассказал, как приходилось ночевать на скамейках в парке, как он пережил всесоюзную славу и почему его не понял бы Филипп Киркоров.

Представить молдавскую эстраду без творчества Штефана Петраке невозможно. Он был солистом легендарных ВИА «Норок», «Оризонт», «Контемпоранул», созданной им группы «Плай», эстрадно-симфонического оркестра ГостелерадиоМолдовы. Через полгода маэстро отпразднует своё 70-летие, а начали мы этот разговор с дороги, на которую он ступил в 7 лет.

«Со скрипкой у меня «не срослось»
- Помните сцену, с которой впервые зазвучал голос Штефана Петраке?

- Той сценой стала большая раскидистая ива возле моего дома в родном селе Вынэторь в Ниспоренском районе. Я залезал на нее и голосил от души! Это были мелодии, которые слышал с рождения от мамы. Всю тяжелую работу по дому скрашивала она грустными народными напевами. Мама рано стала вдовой - отец мой погиб на шахте в Донецкой области. До сих пор храню извещение о его смерти со словами соболезнования за подписью Хрущева.

Вообще, наше крохотное, затерянное среди холмов село было словно пропитано каким-то творческим духом. Даже Курбет удивился, увидев однажды, как я отплясывал молдавский танец. Никогда не забуду, как сказочно звучали у нас на свадьбах фанфары, как возвышенно гудели на церкви колокола. Не случайно среди моих земляков – известные музыканты братья Трибой, диктор радио, ныне авторитетный лингвист Марианна Бахнару, певица Нина Ермураки. Сегодня больно видеть в родных местах опустевшие, покосившиеся дома, жуткие колдобины на дорогах…

Когда пришло время идти в школу, в село из Кишиневаприехали двое учителей. Они попросили что-то спеть и тут же велели маме к 1 сентября привезти меня в столицу, в музыкальную школу. Сегодня, когда сотни сельских детей в республике вообще не учатся, принято во всем винить советский строй, «проклятых большевиков». А в те годы учителя летом ездили по Молдове и в самых глухих селах искали одаренных детей, определяя их в специальные школы – художественные, спортивные, музыкальные.
Вот так 1 сентября 1956 года я и начал учиться играть на скрипке. Поселили нас, иногородних ребят, в детдоме №1. Сегодня в этом здании на пересечении улиц Эминеску и Вероники Микле живет известный политик.

- Каково было одному в семь лет оказаться в городском водовороте?

- Очень непросто. И дребезжащие трамваи поначалу пугали, и детдомовской «дедовщины» хлебнул. А сколько дров, угля, картошки перетаскали мы из подвала в столовую, сколько посуды перемыли во время дежурств! Сливочное масло там только в 4 классе попробовал. Самый маленький был, худющий, но среди ровесников стал заводилой, хулиганил вовсю.

- Скрипку-то полюбили?

- Со скрипкой у меня «не срослось». К тому же, в восьмом классе повредил палец левой руки, играть стало сложно и, окончив его, я поступил в электромеханический техникум. На вступительных экзаменах набрал 25 баллов из 25 возможных – техникой болел с малолетства. Правда, первый опыт в этом плане оказался плачевным. Мне лет 6 было, когда мама привезла из Ниспорен большой радиоприемник «Родина». Слушал я его, слушал, а потом взял молоток, кухонный нож и раскрутил-расколотил долгожданную покупку до винтика, искал спрятавшихся там артистов.

- Влетело от мамы?

- Она была очень мудрой, вздохнула только: «Второй приемник не куплю, будешь теперь самого себя слушать». Я сейчас нередко вижу, как орут на детей, подзатыльники, ремень – обычное дело. А у нас в селе, представьте, детей не били. Редко когда отец мог отшлепать сына.

Так вот, в техникуме я был как рыба в воде. Но через полтора года учебу бросил. Сначала возникли проблемы с сердцем, угодил в больницу. А потом познакомился с Михаем Долганом, и никаких других идей, планов уже не возникало – в музыку окунулся с головой.

- Помните вашу первую встречу?

- Мне тогда 17 лет было. Забрел в филармонию и в репетиционном классе увидел, как Долган с какими-то ребятами пытаются починить усилитель. А меня хлебом не корми – дай с техникой повозиться. Короче говоря, помог наладить «усилок», Михай стал наигрывать на синтезаторе, а я «замурлыкал» негромко. Он спрашивает:

- Можешь спеть?

Я тут же выдал что-то без микрофона на молдавском, на русском, на итальянском - мне языки легко давались, в Чехословакии даже концерт вел на чешском. Михай меня послушал и говорит:

- Мы тут ансамбль создаем, давай к нам!

Так я и оказался в «Нороке».
- Самым юным солистом в самом первом составе…

- Да, у меня тогда и паспорта не было, приходилось даже в парке ночевать, на скамейке. Вскоре получил место в общаге филармонии, появились паспорт, прописка. Денег поначалу – ни копейки. Выручали Долган и прекрасный музыкант Петрикэ Сырбу. Одно время он работал в филармонии аккордеонистом, потом – звукорежиссером на радио. Сырбу был нашим гуру, поддерживал нас психологически, морально, интеллектуально. Так вот, он и Долган полгода помогали мне материально. Кстати, за рубль можно было отлично пообедать в кафе «Нистру» или в «Фоае верде».

- О Долгане много сказано, написано. А каким он запомнился Вам?

- Очень добрым и очень талантливым. Это был настоящий самородок, музыкант с феноменальной интуицией. Он написал много замечательных песен, но 5-6 его хитов, таких как «О чем поют гитары», «Примэвара», «Скажи, зачем и почему», «Поет артист», уже 50 лет поют и еще столько же будут петь.
Зрители устроились даже над люстрой!

- Кого бы Вы назвали своим главным учителем в жизни?

- Никого. Точнее, саму жизнь. Конечно, есть близкие по духу люди, в определенном смысле – учителя, такие, как гениальный польский музыкант, уроженец Беларуси Чеслав Немен. Но, понимаете, я – кот, который гуляет сам по себе, со своими жизненными уроками, принципами. Скажем, я не люблю, не умею врать. В детдоме вранье считалось хуже «крысятничества», за это могли поколотить. Я никогда не сужу о человеке по должности, только по его поступкам. А в музыке всегда ненавидел «квадратные», маршевые мелодии, всегда тянулся к жанру соул с его эмоциональным фоном, с отзвуками джазовой импровизации, блюзовыми мотивами…

- «Норок», первую молдавскую рок-группу, называли молдавской «Битлз». Кажется, до сих пор идет спор, кто был первым ВИА в Союзе - вы или «Поющие гитары». Благодаря вашей команде первопроходцев колоритные молдавские мелодии напевали во всех уголках огромной страны, за рубежом. Многие эти песни позже перепели «Голубые гитары», «О-Zone», София Ротару, другие звезды. Но, взлетая на вершины хит-парадов, вы то и дело впадали в немилость у властьпредержащих. «Норок» расформировывали, вы с коллегами скитались по филармониям других республик.

Однако, как говорится, справедливость восторжествовала, пришли к Вам и звание заслуженного артиста РМ, и медали-ордена. Вы блестяще выступили на «Песне года - 80», становились лауреатом всесоюзных конкурсов, дипломантом международных фестивалей. Скажите, не осталось в душе обиды на тех, кто когда-то обвинял Вас в «отсутствии здоровой идеологической ориентации»?

- Нет, конечно. Я вообще стараюсь не вспоминать тяготы тех лет. Главное, я пел то, что любил, нашел в жизни настоящих соратников, друзей. В те годы, до нашествия мутной волны шоу-биза, артисты были сплоченнее, меньше было зависти.

- Вы два года солировали в «Поющих гитарах». Чем особенно запомнилось то время?

- Одной нотой! На первом же своем концерте в составе этой легендарной группы, на гастролях в Баку, я вдруг дико сфальшивил одну, но очень длинную ноту – переволновался. После выступления ее руководитель Анатолий Васильев посмотрел на меня выразительно и изрек: «Нда-а…» Что ж, это под фонограмму все шло гладко, вживую – всякое бывало. А вообще, те годы в «Поющих гитарах» были замечательными: концерты-аншлаги, записи грампластинок, «Синий иней» пела вся страна.

- Но известно, что «фанерой» Вы не грешили.

- Без нее при той технике невозможны были выступления на телевидении и на радио. А на концертах о «фанере» и речи быть не могло, и это, поверьте, был тяжкий физический труд при моем большом голосовом диапазоне. К тому же, я никогда не пел трафаретно, ведь в основе моего творчества было слово, литература. Если выйдешь на сцену с поэзией Эминеску без внутреннего нерва, зритель это сразу почувствует. Поэтому, как бы пафосно ни звучало, пел я сердцем, перед каждым выступлением волновался – поймут ли, услышат ли? Когда исполнял полную драматизма песню о любви Григоре Виеру «Я верил», в моем «полупоставленном» бельканто даже хрипотца появилась от напряжения, сострадания.

- Можете назвать самый памятный свой концерт?

- Это был 82-й год, сдача первой программы созданного мною ансамбля «Плай». То, что творилось в большом зале филармонии, и аншлагом не назовешь: люди сидели на всех ступеньках в проходах, несколько человек умудрились устроиться в какой-то нише над люстрой. Члены комиссии Министерства культуры едва протиснулись на отведенные для них места. Пришли все кишиневские музыканты, кто только смог выкроить на это время. Коллеги понимали, что мы непременно постараемся чем-то удивить, выложиться по полной. Так и случилось. Мы на одном дыхании отработали два отделения по 45 минут. Практически, это был мой «сольник».

А теперь, как говорится, отгадайте с трех раз, каким был вердикт комиссии? Нас отчихвостили, окрестив «ресторанщиной» программу, которую великолепно принял зал, которая была пронизана любовью и вдохновением. Спасли новорожденную группу «Плай», которую так легко могли «подбить на взлете», три человека: народные артисты Сергей Лункевич, Владимир Курбет и директор филармонии Михаил Мурзак. На заседании комиссии, куда меня на следующий день вызвали «на ковер», Лункевич в несвойственной ему манере вспылил в адрес чиновников: «Вы что, с ума сошли?! Вы вообще слышали что-то подобное? Это же был блестящий концерт!»

Конечно, я был счастлив, ведь, создавая ту команду, я понимал, что за мной пошли очень талантливые музыканты, отличные ребята – Ливиу Штирбу, Илья Добров, Петре Тома, Юрий Мищенко, Игорь Панин, Себастиан Нахаба, Валерий Галупа. Кстати, почти все мы были людьми разных национальностей, но понимали друг друга с полуслова. Помню, во время первых же гастролей на Западной Украинемы очень подружились с «Цветами», со Стасом Наминым. Потом были феерические выступления в Москве – 28 концертов на разных площадках. Не боюсь показаться нескромным, но каждый из них становился событием. Это подтверждает тот факт, что целый ряд столичных групп в те дни старались не пропустить ни одного выступления «Плай». В наших песнях была великолепная гармония, прекрасное голосоведение. Прежде на эстраде народная музыка в таком ключе не звучала. Монофонные народные мотивы мы умудрялись петь в пять голосов!

Пару лет назад здесь, у меня дома, собралась чуть не вся наша «плаевская» компания. Вспоминали, как непросто было с нуля встать на ноги – без денег, без поддержки, при всей той чиновничьей травле. И все же мы были счастливы, и эта радость творчества, дружеского единения отчетливо слышится даже на наших репетиционных кассетах, которые берегу почти 40 лет.

«Журавлей» перевел сам»

- Насколько знаю, Вы были поражены, когда несколько лет назад в Москве, в архивах фирмы «Мелодия», обнаружили прекрасно сохранившиеся фонограммы многих ваших выступлений.

- Я был уверен, что большинства тех записей давно не существует! На их основе и сделал диск «Еу вин…».
- Мне рассказывали, как удивительно Вы исполняли песни военных лет – «Темную ночь», «Землянку». Зрители не скрывали слез…
- Так ведь песни какие писали в те военные и послевоенные годы – непостижимо душевные!

- Я на одном дыхании посмотрела на Youtube отрывок из фильма «Кодовое название «Южный гром», где вы исполняете песню «Кружат вороны»…
- Режиссер Николай Гибу, предложив исполнить ее в своей киноленте, специально придумал для меня эту крохотную роль слепого гармониста в госпитале.
- Но как эмоционально, убедительно получилось – такой эпизод дорогого стоит.

- Была одна сложность: изображая слепоту, я почти не должен был моргать. От этого глаза наполняли слезы, которые с трудом сдерживал. Но записали песню быстро, за пару дублей.

- Так же великолепно пели вы и гамзатовских «Журавлей» на молдавском языке. Кто автор перевода?

- Стихотворение я перевел сам. Помню, даже гонорар за это получил в музыкальной редакции Гостелерадио – 13 рублей. Мне кажется, перевод получился удачным, но, признаюсь, одно слово я у автора переиначил. Вместо «сизая мгла», как звучит в переводе Расула Гамзатова с аварского на русский, я написал «кумачовый закат». Показалось, что так будет вернее.

- Скажите, а в политику Вас не тянули?

- Звали не раз, довелось даже кандидатом в депутаты первого парламента побывать. Проиграл тогда два голоса историку Анатолию Лисецкому, о чем никогда особенно не жалел. А вот по профсоюзной линии поработал – возглавлял профсоюзную организацию филармонии и Национального дворца, ныне носящего имя Николая Сулака. Не без гордости скажу, что выбил для артистов 46 земельных участков под жилищное строительство. В самое тяжкое время, когда магазинные прилавки пустовали, умудрялся раз в год загонять во двор филармонии грузовик со всякими наволочками, полотенцами, косметикой и прочими недоступными товарами, да еще по божеским ценам. Помогала, извините за высокий слог, народная любовь – шли навстречу и продавцы, и завскладами.

«Никто не назовет меня ловеласом»

- Извините, если вопрос покажется некорректным: с Вашей внешностью, полагаю, от поклонниц отбоя не было. Не случайно вас и с Карелом Готтом сравнивали, и с Аурелианом Андриеску, и с Леонидом Бергером из «Веселых ребят». Нелегко супруге приходилось?

- До женитьбы я, конечно, монахом не был. Первый брак оказался скоротечным, я бы сказал, ошибочным. А с появлением в моей жизни Раи личная жизнь сложилась гармонично, светло.

- Вы оба окончили кишиневский институт искусств?

- Да, Рая долгие годы проработала на радио режиссером музыкальных программ. Вместе мы уже 45 лет. За эти годы всякое бывало, как в каждой семье, - могли поспорить, повздорить. Но другой жены я бы себе не пожелал. Никто в нашем небольшом городе не назовет меня ловеласом, и все же быть супругой популярного артиста – непростое испытание, и я благодарен Рае за мудрость, терпение.

- На сцене Вы всегда были элегантны: цвет и фасон френчей, бабочек, жабо – все было идеально продумано. Трудно было наряжаться в годы дефицита?

- Гастролируя, я видел, что многие коллеги старались выходить на сцену только в брендовых костюмах. Я же «за Диором» не гнался, меня выручал отличный портной, работавший в комбинате Министерства культуры, где шили костюмы для «Жока», «Флуераша», других коллективов. Кое-что покупал и во время зарубежных гастролей. Хотелось радовать зрителя интеллигентным обликом, поэтому тянулся к высокой классике, избегал вычурности, пестроты.

- Филипп Бедросович Вас бы не понял.

- Это его проблема.

- Можете сказать, что на пике славы были богатым человеком?

- Богатства не скопил, хотя был вполне обеспеченным. А сегодня живу весьма аскетично, по крайней мере, одеваюсь в секонде, о чем совсем не тужу.
- Завсегдатаи секондов - многие звезды Голливуда, чего они и не скрывают!

Несколько лет назад в СМИ прошла волна тревожных информаций о Вашей болезни, о целой череде операций, ставших следствием сахарного диабета…
- Если бы не друзья, не замечательные врачи, я был бы сейчас без ног. Но благодаря такой поддержке меня успешно прооперировали и в Кишиневе, и в Бухаресте, и в российской столице. С безмерной теплотой вспоминаю хирурга московской клиники имени Бурденко Юрия Георгиевича, прошедшего две чеченские войны. Разве можно забыть, как приветливо встретили меня в Москве прямо у трапа самолета, поселили в «генеральском» номере госпиталя. А какой первоклассной техникой он оснащен!

- Не могу не затронуть болезненную для Вас тему многолетней судебной тяжбы с бывшим компаньоном по бизнесу. В начале 90-х, не желая петь востребованную тогда попсу, Вы основали строительную компанию и 16 лет проработали на новом для себя поприще. Жалели когда-нибудь об этом?

- Нет. Петь на свадьбах и кумэтриях перед жующей публикой я бы просто не смог! К тому же, со своим репертуаром я там никому не был нужен. Если друзья просили, исполнял для них пару песен, но денег на музыке, уйдя со сцены, не делал.

- Не осуждаете коллег, которых в те годы только свадьбы и кормили?

- Упаси Бог, это ведь честный, тяжелый труд! Просто не мое это было, я пошел другой дорогой. Благодаря мне более полусотни семей стали владельцами элитных квартир. Приобретали они жилье европейского уровня по далеко не заоблачным ценам. Более того, гаражи и подвалы к нему «прилагались» бесплатно. Все в моей фирме было четко отлажено, от новоселов не поступало ни единой жалобы. И вдруг оказалось, что две квартиры компаньон умудрился продать третьим лицам. По одной из них я уже выиграл процесс в Верховном суде, но теперь за его финансовым преступлением последовали пасквили в мой адрес. Закрывать на это глаза не намерен, буду защищать свое честное имя до конца.

- У Вас так много линий судьбы пересекается на бывшей улице Комсомольской, ныне – Эминеску. И живете Вы здесь, и детдом тут находился, и музыкальная школа, где учились, и один из построенных Вашей фирмой жилых комплексов…

- Да, и стихи Эминеску, и эти адреса – всё переплелось!

- Суды, операции – такие непростые испытания. Что сегодня дает Вам силы, веру в завтрашний день?

- Радует то, что моим замечательным девятилетним внукам-близнецам интересно мое творчество. Даниел-Матей занимается футболом, Дениза-Мария – танцами. При этом оба учатся игре на фортепиано и на память знают чуть ли не весь мой репертуар. Ну разве не в этом счастье?

ТАТЬЯНА БОРИСОВА

Оризонт - Край мой (Orizont - My Land, 1978)